Антология советского детектива-8. Компиляция. Книги 1-17

— Мне тоже довелось отведать горячего свинца. В бою под Киевом наскочил на мину… Фронтовой хирург меня «сшивал» на операционном столе. И, как видите, опять живой остался…

Теперь у меня было достаточно фактов, и вскоре я беседовал с Кузинко-Кузинковым. Поначалу он вел себя самоуверенно, даже нагло. Пытался все отрицать, прикрываясь своими заслугами, известными фамилиями, людьми, которые его хорошо знают и могут подтвердить безупречность биографии. Но, припертый фактами, вынужден был в конце концов кое в чем признаться. Привык жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Нет, он не хотел никого убивать. Он только намеревался забрать ценности, и все. Только ценности. Ведь фашисты все равно бы отобрали их у Гофмана. Но почему так получилось, он до сих пор не может объяснить. После ограбления и убийства семьи ювелира надо было скрываться. Первым делом изменил фамилию. Затем уехал на север и долго там отсиживался. Потом, как затравленный волк, гонимый страхом, метался по глубинным районам страны, часто менял местожительство, опасаясь встретить знакомых людей.

Но время притупило страх. Как притупляет боль. Раньше он отказывался от общественных должностей, ссылаясь на то, что еще не готов к такой работе, а теперь решил, что пора вылезать из норы. Он так и сказал: «Пора вылезать из норы».

— Когда это было решено окончательно, — исповедовался Кузинко-Кузинков, — я подумал, что надо мне съездить в деревню и узнать, что там говорят о моем прошлом и настоящем. Так, под видом погорельца я и побывал там. Из расспросов понял, что мне бояться нечего. К этому времени у меня была женщина, с которой я состоял в гражданском браке…

— Это та орловская сожительница?

Кузинко-Кузинков вздрогнул, точно от пощечины. Он явно не ожидал такого вопроса. Однако, быстро овладев собою, ответил:

— Я не знаю, какая она — орловская или… — он было на секунду замялся и продолжал: — Я не любил ее. Но обещал на ней жениться. Если уж быть откровенным до конца, не скрою, ее болезнь и смерть принесли мне облегчение. Тогда мне казалось, что все мосты к прошлому сожжены и я могу спокойно работать…

«Конечно, далеко не все мосты были сожжены, но от одной из главных свидетельниц своей преступной деятельности в период гитлеровской оккупации — сожительницы из города Орла Кузинко-Кузинков освободился», — подумал я.

— Как ее фамилия? — спрашивает шеф.

— Ляпунова… А что?! — насторожился Кузинко-Кузинков.

— Ничего, продолжайте.

— Мне нужно было прочно закрыть самое уязвимое место в моей биографии — тот период, когда я уже не работал в морском порту и совершил преступление, — заканчивал свою горькую исповедь Кузинко-Кузинков. — Я стал искать людей, с которыми вместе работал в порту и которые могли бы в критическую минуту подтвердить это. Одного из них мне случайно удалось найти. Решил поближе познакомиться с ним, благо что мы иногда встречались в разных местах. И каждый раз я заводил с ним разговор о нашей совместной работе в морском порту. В конце концов я убедил его, что мы вместе работали в порту до 1945 года, и с тех пор, став «земляками», встречались и перезванивались как старые сослуживцы.

— А Морозов кого рекомендовал на работу в морской порт? — спросил я.

Кузинко-Кузинков низко опустил голову. По всему видно, что он не ожидал этого вопроса.

— Меня… — он на секунду замялся. — Нет, не меня, моего брата…

— А где и на каком фронте вы воевали? — задал ему я вопрос.

На какое-то мгновение тень смущения мелькнула на лице Кузинко.

— Я на многих фронтах воевал, — начал он и, словно заученный урок, перечислил все части, в которых ему пришлось «воевать».

— Это из биографии вашего брата Алексея, а нас интересует, где вы были и что делали в это время? — строго спросил шеф.

Кузинко надолго задумался. Мы терпеливо ждали, когда он наконец заговорит. Тяжело вздохнув и ни на кого не глядя, Кузинко-Кузинков признался, что в морском порту он никогда не работал. Его призвали (а не добровольцем пошел) в армию в 1942 году. Через месяц его воинская часть попала в окружение. Выходили из окружения группами. Вскоре их схватили гитлеровцы. Вот так, мол, оказался на оккупированной врагом территории (на самом деле он на фронте не был, а в услужение к гитлеровцам пошел по собственной воле).

— И что вы делали? — спросил я.

— Жил, как и все, кто временно попал в лапы фашистов, — ответил он.

«Врешь, ты же убивал и вешал советских людей», — чуть не вырвалось у меня.

— Какая у вас была кличка в гестапо? — задал ему вопрос мой шеф.

Кузинко-Кузинков распахнул глаза, будто перед ним выросла кобра. Затем, съежившись, глубоко втянул голову в плечи.

— Уже не помню…

— Ваша кличка — «Матрос», — не выдержал я. — Глупо отпираться. Нам уже все известно. И от расплаты вам не уйти…

Кузинко-Кузинков побледнел. Он глухо сказал:

— Кажется, «Матрос».