Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 2

Я не склонен думать, что жизнь изменится к лучшему без решительного нападения на Систему[22], которые продолжают нещадно эксплуатировать «голодных и рабов». Это убеждение представляет собой ядро теории революционного самоубийства. Отсюда следует, что лучше противостоять тем силам, которые заставляют меня наложить на себя руки, чем покорно подчиняться их напору. И хотя я рискую недоучесть непредсказуемость смерти, все же скажу, что существует, по меньшей мере, возможность, если не целая вероятность, изменения невыносимых условий. Указанная возможность имеет важнейшее значение, поскольку большая часть человеческого опыта основывается исключительно на надеждах, а не на реальном понимании и оценке шансов. И в самом деле, ведь мы все — и здесь черные и белые ничем не отличаются друг от друга — больны, одинаково больны, причем смертельно. Однако возникает вопрос: прежде чем мы умрем, как нам следует жить? Я отвечаю, что мы должны жить, не теряя надежды и достоинства; если же результатом станет безвременная кончина, у этой смерти будет такой смысл, какого никогда не может быть у реакционного самоубийства. В данном случае смерть станет платой за возможность самоуважения.

Если я и мои соратники развиваем теорию революционного самоубийства, то это не означает, что мы испытываем непреодолимое желание умереть; наша идея нацелена на достижение прямо противоположной цели. Наше стремление жить, видя свет надежды и черпая уверенность в человеческом достоинстве, настолько сильно, что жизни без этих вещей мы просто не представляем. Когда реакционные силы пытаются разрушить нас, нам необходимо выступить против них, даже если существует риск погибнуть. На нас должны замахнуться палкой.

Че Гевара как-то заметил, что для любого революционера смерть есть самая настоящая реальность, будущая же победа превращается в голубую мечту. Жизнь человека, посвятившего себя революции, слишком опасна, поэтому его выживание становится беспрецедентным чудом. Бакунин, выступавший от лица самой воинствующей группы социалистов из Первого Интернационала, в своей работе «Катехизис революционера», высказал похожую мысль. По мнению Бакунина, первый урок, который начинающий революционер должен крепко-накрепко усвоить, состоит в том, чтобы прочувствовать собственную обреченность. Пока человек не поймет этого, он не сможет со всей глубиной осознать главный смысл своей жизни.

Когда Фидель Кастро и его небольшой отряд находились в Мексике, занимаясь подготовкой Кубинской революции, большинство из соратников Кастро почти не имело представлений о правиле, выведенном Бакуниным. За несколько часов до отплытия на родной остров, Фидель, переходя от человека к человеку, спросил каждого о том, кого из близких нужно будет уведомить о его смерти, если он погибнет в бою. Лишь после этого бойцы действительно ощутили смертельную серьезность революции. Их борьба перестала быть одной романтикой. Революционная борьба захватывала воображение и страшно воодушевляла; однако, когда вставал простой и вместе с тем неотступный вопрос о смерти, все впадали в молчание.

Многие деятели нашей страны, претендующие на звание революционеров, независимо от цвета кожи, не готовы принять такую суровую реальность. «Черные пантеры» не сборище смертников; мы также не пытаемся замаскировать под романтической оболочкой последствия революции, которые мы можем увидеть при жизни. Прочие так называемые революционеры цепляются за обманчивую иллюзию, убеждающую их в том, что они могут совершить свою революцию и преспокойненько дожить до глубокой старости. Но такого не может быть в принципе.

Не думаю, что мне удастся дожить до завершения нашей революции, и, возможно, наиболее серьезные члены нашей организации разделяют мой реализм. Поэтому выражение «революция в пределах нашей жизни» означает для меня нечто иное, чем для других людей, привыкших использовать те же слова. Я считаю, что революция будет развиваться на моих глазах, однако я не ожидаю того, что успею насладиться ее плодами. В противном случае появится неразрешимое противоречие. Все равно реальность окажется более жестокой и неумолимой.