Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Вечерело. Сидя вокруг кухонного стола, мы пили чай. Тогда беременность моей мамы была не так заметна. Она болтала и шутила с нами. Отец, повернувшись к Мехди, сказал:

— Мехди, когда уроки закончатся, я куплю тебе велосипед. Обязательно куплю, договорились?

Мехди не ответил. Отец, как и все учителя, не любил, когда вопрос оставался без ответа.

— Я тебя спрашиваю, договорились?

— Нет! Я хочу сейчас.

Отец передразнил его:

— Я хочу сейчас. А кто будет за тебя уроки делать?

Мехди не лез за словом в карман:

— Ты же не купил мне велосипед, откуда тебе знать, что если он у меня будет, я буду плохо учиться?

— Если бы не знал, не говорил бы. Эта тема закрыта, летом куплю тебе велосипед.

Мехди заерзал на месте. Словно набирался решимости. Обведя нас всех взглядом, остановил свой взор на отце:

— Папа, знаешь, кто ты?

Отец с большим удивлением посмотрел на него:

— И кто же?

— Субъективный идеалист, упрямо отрицающий объективную реальность и считающий свое мнение единственно верным!

Я застыл на месте. Это было предложение, которое мы с трудом перевели несколько дней назад. На мгновение мне показалось, что все смотрят на меня, и как я ни старался собраться, щеки мои начали дрожать и меня пробил холодный пот. Но все внимание было приковано к Мехди. Отец тоже старался держаться хладнокровно. Немного помолчав, он сказал:

— Вот оно что! Молодой человек, с чего вы взяли, что я крайне субъективный идеалист? — он обратился к Мехди на вы, словно подчеркивая этим свое уважение к нему как к очень серьезному оппоненту.

— Потому что тебя не волнует происходящее вокруг, и обо всем этом происходящем для тебя имеет значение только твое собственное представление.

Мать, как и я, опешив, смотрела то на отца, то на Мехди. Было ясно, что она совершенно ничего не понимает из этого диалога.

— Вот как! Хорошо, а что вы подразумеваете под объективной реальностью? — затянувшись, отец выдохнул дым над головой Мехди.

В этот момент Мехди, как плохо выучивший урок ребенок, смутился и начал запинаться.

— Объективная… реальность… — Он сейчас был похож на певца, который не мог допеть песню, резко взяв высокую ноту.

— Ради бога, о чем вы говорите? — голос матери прервал Мехди. — Да говорите на человеческом языке!

Отец не обратил внимания на ее слова.

— Да так, твой сын хочет сказать: я неправ, что не покупаю ему велосипед… Неважно… Чаепитие окончено.

Выходя из кухни, отец повернулся к Мехди и сказал:

— Мехди, скажешь своему дяде Мемишу, что упрямый субъективный идеалист он сам.

Когда он произносил эти слова, его лицо выражало полное удовольствие. Словно он не дал кому-то обмануть себя.

* * *

Уважаемый читатель, если я сейчас не заговорю о дяде Мемише, несомненно, наш рассказ будет неполным.

Дядя Мемиш — младший брат моего отца. Звали его Магамед, но вся деревня называла его «Мемиш». В отличие от отца, дядя Мемиш — любитель вкусно покушать, выпить и подраться, если попадется удобный случай. Если дядя Мемиш кого и боялся в деревне, то это был мой отец. Деревенские жители периодически жаловались отцу на дядю Мемиша, а отец в свою очередь старался их убедить, что такого больше не повторится. После того как люди уходили, он отправлял за дядей Мемишем меня или Мехди. Дядя Мемиш нехотя, волоча ноги, приходил к нам, и отец, заводя его в дальнюю комнату, вел с ним долгие разговоры. Но это был дядя Мемиш, он был не из тех, кто легко сдавался. После этих разговоров он как ни в чем не бывало садился вместе с нами пить чай, хитро подмигивал нам, прячась от взора отца, слегка кивая в его сторону, исподтишка смеялся. В этот момент моя симпатия к дяде Мемишу возросла раз в десять, мне тогда казалось, что мы создали тайный орден, и никто, кроме нас, об этом ордене ничего не знает. Было еще кое-что, отличавшее дядю Мемиша от деревенских жителей, — это его машина марки «Виллис». Если у человека есть «Виллис», то вы себе даже представить не можете, что это значит. Особенно в зимние месяцы, когда дороги заметает снегом и все оказывается отрезано от большого мира, а приезжающий раз в день ПАЗ застревает где-то в пути. Вот тогда единственным средством передвижения, которое может прийти на помощь людям, оказывался «Виллис» дяди Мемиша. Когда наступала зима, дядя Мемиш сиял от радости. И когда на деревню падали хлопья снега, его удовольствию не было границ. В один из таких периодов дядя Мемиш сказал:

— С неба не снег идет, а манаты, манаты!

Эти слова он произнес неспроста. В снежные зимние дни он рано утром выводил свой «Виллис» прямо в центр деревни и, как опытный рыбак, закинувший в воду удочку, терпеливо ждал. Работающие в райцентре люди, посылая проклятия в адрес водителя автобуса и правительства, расходились. Остальные же были вынуждены обратиться к дяде Мемишу. А его такса всем была известна — за дорогу ценой в 30 копеек он иногда брал ни много ни мало целый манат.