Я еще издали приметил гору крупных блестящих черешен, поражающих своей необыкновенной окраской — белизной, краснотой, красотой… (Бай, бай…) И как только увидел… Я знал, что эти черешни дорого стоят, и потому и не стал бы и спрашивать, не куплю. Но все же подошел к тому месту, где продавалась черешня, просто так подошел, полюбоваться, посмотреть. Созерцать красоту — богоугодное дело. Ну и ну, и кого же я увидел? Как бы вы подумали? Акпера! Обнялись.
— Как ты, дружище?
Ответил:
— Хорошо!
— Какими судьбами?
Он, смеясь, показал на черешни.
— Ну хорошо, ты приезжаешь в город, на базар — а к нам зачем не заходишь?
— Я заходил.
— К нам?
— Нет, к тебе на работу. Сказали, ты в Ленкорани. — Да… Я был там, на гастролях, — ответил я с видом человека провинившегося. Я был виноват уж тем, что был в тот момент в Ленкорани.
Покупатели подходили к стойке, спрашивали: «Почем черешня?»
Словом, Акпера ждали.
— У тебя есть сетка? — в его голосе звучали и искренность, и требование, и приказ.
— Ты что делаешь?
— Кладу детям черешни.
— Нет, нет, нет…
— Да, да, да…
Выйдя с базара с сеткой в руках, я украдкой, радостно оглядывал сетку, прикинул мысленно, что в ней порядка четырех килограммов. Может быть, и пять? Охо… Остался в выигрыше на двадцать манатов. Поймав себя на этих мыслях, смутился: «Астафруллах… Прости Всевышний… Понимаю, вести такие подсчеты нехорошо… Но что поделаешь? Все мы человеки… Не справляюсь со своими чувствами…»
И потом, мой большеглазый худенький (в худобе он пошел в маму) сыночек любит пробовать нубар, первые весенние ягоды. Помню, в детстве и я был таким. Хотя не знаю…
Дома я положил сетку с черешней на стол. Сказал:
— Ешьте, приятного аппетита, я ведь вас не на улице нашел. Видите, забочусь.
Когда я увидел удивленные глаза жены, успокоил ее:
Не бойся. Я не пьян. Не выбросил деньги на ветер…
— Откуда черешни?
— Черешни мне дал мой названный брат — Акпер.
— Какой Акпер?
— Высокий, широкоплечий, человек с открытым взором… желтокожий Акпер (шутка). Ба-а… Теперь и меня не узнаешь? Я о нем сто раз тебе рассказывал. Друг детства, все равно что брат. Готовься, послезавтра он придет к нам в гости, я его пригласил.
Жена:
— Может быть, тебе надо подготовиться? Это ведь не просто знакомый или сосед, а ты отлично готовишь кебаб…
— Я сам тоже о себе такого же мнения, — шутливо, самодовольно ответил я жене. — И поэтому купил два кило баранины — ребрышки, мясо с груди, ноги — знакомый мясник угодил.
Когда запах кебаба окутал двор и когда соседи позвали своих детей в дом, а я к себе, к жене, к жизни почувствовал раздражение, пришел Акпер. Он вошел, широко улыбаясь, выставив вперед грудь, в глазах его лучился свет, чистота, решительность. Такое выражение присуще человеку процветающему.
Акпер, показывая на моего одиннадцатилетнего сына, спросил:
— Это Чингиз?
— Да, — ответил я, гордясь сыном.
Акпер поцеловал его в теку:
— Ну, как ты поживаешь, сынок?
Затем, спросив его, в каком классе он учится, чем увлекается, передал ему сверток, сказав:
— Отнеси в дом.
Акпер еще не знал о нашем втором сыне. А второй сын в это время, не ведая о жизни, о своем имени, безмерной любви отца и матери к нему, посапывая, спал в своей маленькой кроватке.
Акпер, глядя на то, как я, задыхаясь от жара и дыма, готовлю кебаб перед мангалом, с укоризной:
— Что ты, право, ей-богу, так хлопочешь, я перед уходом поел.
Я обиделся. В душе подумал: «Если ты к нам шел, зачем же ты ел и пил?» А вслух сказал:
— Ну что же… если ты даже поел, ничего страшного, еще раз поешь в доме брата, это ни тебе, ни нам вреда не принесет.
— Так-то оно так… — Засмеялся и затем предложил, мол, тогда давай посидим во дворе.
Однако тут вмешалась жена:
— В доме уже стол накрыт…
У моей жены в характере мне в особенности нравится ее гостеприимство. В любое время суток — хоть днем, хоть ночью, кто бы нашу дверь ни открыл, хоть родственник, хоть чужой, — она примет гостя, как надо. Вроде ведь не должна это делать, а все-таки делает. Мне доставляло удовольствие думать, что в этом есть и моя заслуга, мол, это мое воспитание. Но иногда, чтобы быть искренним перед своей совестью, я отдавал себе отчет в том, что не только воспитание формирует человека, а важно иметь благородство в крови. У моей жены это есть. А что касается человека вообще, то, помимо благородства, не мешает иметь и кое-что в кармане. Один покойный мой друг, переворачивая свои карманы, говорил: «Клянусь, в карманах моих пусто. А если в карманах пусто, то и в голове пусто».
Когда Акпер проходил к почетному месту за столом, он вдруг увидел нашего малыша. По правде говоря, когда он хотел сесть и, что-то вспомнив, засмеялся, я с испугом посмотрел на малыша, боясь, что тот проснется. Клянусь светом, не нарочно посмотрел. Уловив мой взгляд, Акпер увидел ребенка.
— Безбожник ты этакий, это уже у тебя второй?
Чтобы лучше видеть ребенка, он нагнулся над люлькой:
— Сколько ему?
— Двадцать дней.
— Ва-а, а мне почему не сказали?
— Вообще-то пока сорок дней не пройдет, малыша нельзя никому показывать… Сглазить можно…
— Я на такие вещи не обращаю внимания.
— Да? Не знаю… так принято…