Антология современной французской драматургии. Том I

МИЛЬТОН. Нет!.. Родители мои не были скрипками. Но мама-то любила скрипку. Мама. Отец же изготовлял угольные печи, из чугуна, небольшими комплектами по шесть — восемь печек, около Бар-ле-Дюка, на заводике, которым управлял он сам. Умер, разорившись.

АНЖЕЛИКА. Я сама купила себе альт.

МИЛЬТОН. Я остался один на один со скрипкой в Бар-ле-Дюке. Никто не хотел верить, что я умею играть на скрипке. Только мама была в курсе, а она исчезла: второй или третий побег, уже не поймешь, с тех пор как ее побег длится. Только мы ее и видели.

АНЖЕЛИКА. А я сама держу свой альт.

МИЛЬТОН. Но я сам-то о музыке уже вообще не думал!

«Сама»! Вот тут тебя зашкаливает! «Музыка»! «Сам».

Сам! Впрочем, я сам не больше, чем кто-либо другой, считал себя скрипачом. Пустыня! Мне нужно было озарение! Я об этом вообще не думал, я искал в другом месте, везде, повсюду, кем быть. Я смотрелся в зеркало, держа скрипку за гриф, и говорил себе: почему бы тебе не стать чемпионом по теннису. Но моя мама не уродилась матерью чемпиона по теннису.

АНЖЕЛИКА. Так ты с мамой, значит, музицируешь.

МИЛЬТОН. Ох! Как-то раз я познакомился с Вивианой, она играла на поперечной флейте! Вивиана сказала мне таким тоном, каким человека предупреждают, что у него пятно мазута на носу, а он и не подозревал: «Прошу прощения, месье, но мне кажется, у вас настоящий дар скрипача». «Дар». Его не сотрешь носовым платком как пятно.

А то! Я был одарен. Одарен всем тем, что должно быть присуще великому скрипачу. Но это меня не увлекает.

Я бы хотел предпочесть другую профессию, которая бы хоть чуть-чуть увлекла меня. Но я ничего не предпочитаю. Играть в карты мне скучно. Мне все скучно.

Не знаю, для кого я так хорошо играю на скрипке, Анжелика, но могу вас уверить, что не для себя любимого.

АНЖЕЛИКА. Ты уже даже об этом не задумываешься, тебе не нужно делать никаких усилий, чтобы хорошо играть, ты даже не отдаешь себе отчета в том, что играешь на скрипке. Ты даже не помнишь, что был моим любовником на той неделе. Камоэнсу, по крайней мере, еще хочется плакать при мысли, что вот уже месяц как он перестал им быть, а его виолончель — туды ее в качель! Что касается Гийома, то мысль о том, что он был моим любовником вчера и сегодня утром, оказывает на него то же действие, что и все остальное, — он пугается.

Я — другое дело: мне важен только мой альт. Где он? Мой альт? (Идет за ним.) Я приехала сюда, чтобы продать музыку, и я ее продам. Вперед, ребята! (Смотрит на Тиррибуйенборга.) Что вы делаете?

ТИРРИБУЙЕНБОРГ. Ее заткнуло, майн турбу. Исчу свой перебор. Навигальный перебор.

КАМОЭНС. Кому ты собираешься продать свою музыку?

АНЖЕЛИКА. Альт-то? Я уже в раннем детстве выбрала альт. (Камоэнсу.) Посмотри на меня. (Размахивает альтом как ракеткой.)

ГИЙОМ(погружен в себя). Беттина.

АНЖЕЛИКА (Мильтону, по-детски). Ну, ты? Хочешь, двину тебе по роже? Слабо, да? Больно будет. Возьми свою скрипку. Попробуй сделать ею больно! Куда ей! Ударившись о голову, она разлетится на куски, а голова слишком велика, чтобы проломить ее. Ха! Тогда как удар, нанесенный альтом, столь же непринужден, сколь эффективен.

КАМОЭНС. А виолончель…

АНЖЕЛИКА. Тяжеловата будет. Ею неудобно атаковать. Ее сразу видно. И даже в смысле обороны рентабельность виолончели — сильно так себе…

МИЛЬТОН. С музыкальной точки зрения, «буме» лучше всего сделать большим барабаном и даже любым там-тамчиком.

АНЖЕЛИКА. Я сказала «в раннем детстве». А позже я поняла. И никогда не пользовалась альтом, чтобы бить по головам, а уж голов, которые хотели мне повредить, было хоть отбавляй. В детстве, я сказала, мне хотелось иметь альт…. (Потрясает им.) И вот он у меня есть. Потом я поняла, что значит не иметь, а быть альтом. И я стала им. Альтом. Да, Будапешт, как вы говорите, и деньги, так что ж — альт большая редкость. Назовите мне имя знаменитого альтиста, или хотя бы известного. Я редкая альтистка. Даже в квартете, где две скрипки, второго альта нет, альт ни перед кем не обязан отчитываться. Он одинок и застенчив. Да, альту не достается славы, но и безработица ему не грозит. А что еще, по-вашему, мне делать в жизни?

КАМОЭНС. «С кем!»

АНЖЕЛИКА. Что?

КАМОЭНС. «С кем». Ты начала свою речь, сказав «с кем».

АНЖЕЛИКА (съежившись, сидя лицом к залу). С альтом.

Мужики! Ну не «с мужиками» же, непонятно, что ли. (Снова съежившись.)

А он… он как будто у меня в альте. Как-то раз мы задумались: где эта пчелка? Ее слышно было повсюду, а мед находился в другом месте. Горшочек с медом, вон там. А жужжание доносилось отовсюду. (Она щиплет и отпускает струну, осматривается.)