Антология современной французской драматургии. Том II

Нет, все же плохо там, где они живут, некрасиво, паршивый квартал, хоть его и пытаются реконструировать, да видно, не исправишь, пытаются как-то улучшить, да что там улучшишь? Одни названия чего стоят: улица Мучеников Сопротивления, тупик Дебюсси, умрешь от тоски. Представь себе шестилетнего ребенка, который учится писать, аккуратно выводя: «Меня зовут Луи, я живу на улице Мучеников Сопротивления», недурное начало, а?

Нет, мне совсем не нравится место, где они живут, далеко не нравится мне, они к нам часто приезжают, а мы туда — никогда. Но дом они купили, теперь выплачивают.

Твои открытки почтовые, ты бы мог выбрать получше, что ли, я бы тогда могла на стенку повесить, могла бы своим подружкам показывать!

Да ладно, забудем. Не так важно.

Я живу с ней безвыездно.

И хотела бы уехать, да нет возможности, не знаю, как объяснить, как лучше выразить, поэтому лучше промолчу. Антуан думает, что у меня много свободного времени, всегда так говорит, сам увидишь — может, ты уже заметил, — он говорит, что со мной все в порядке, и, если подумать, так оно и есть — правда, я подумала, и вот уже не плачу, вот уже смеюсь, не знаю, что это на меня нашло — в самом деле, если подумать, со мной все неплохо, напрасно я говорю.

Я не уезжаю, я на месте, продолжаю жить там, где прожила всю жизнь, но со мной все в порядке. Очень трудно объяснить. И я не стану.

Возможно — кто это может знать наверняка? — возможно, моя жизнь так и будет продолжаться, и надо принять это как должное, пусть так, есть ведь люди, которые всю жизнь живут там, где родились сами и где прежде родились их родители, при этом они вовсе не чувствуют себя несчастными, надо довольствоваться малым — не все же сбегают. Когда ты молод, в юности, наверное, больше думаешь о том, чтобы уехать, сбежать, удрать, если живешь в таком, с позволения сказать, городе, как этот, я и сама подумывала почему бы и мне было не подумать? Но подумала — и не сделала, не каждый имеет право сделать как ты, можешь ты это понять? Все не могут разом уехать, потому что никого не останется, одно пустое место — нельзя сказать, что это сделало меня несчастной, несчастной меня не назовешь (нельзя было бы назвать?). Наверное, судьба моя такая, такая уж участь, такая жизнь мне назначена, стало быть.

И, скорей всего, ждать больше нечего.

Я живу на третьем этаже, у меня по-прежнему та же комната, и я могу пользоваться комнатой Антуана и твоей, если захочу. Но твоя у нас пустует, там кладовка, это не для того, чтобы тебя обидеть, просто мы складываем туда старые вещи, которые уже не нужны, но выбросить жалко. Вы будете ночевать там.

Своего рода трехкомнатная квартира, как бы трехкомнатная, и это гораздо лучше,

так они все говорят, когда хотят мне возразить, хотят меня убедить, гораздо лучше, чем я могла бы иметь в городе, в центре, на мою зарплату, если бы случилось мне уехать.

Это правда. Я согласна.

Своего рода квартира.

Квартира своего рода, да, но — и здесь я, пожалуй, остановлюсь — но это не мой дом, это дом моих родителей, и прежде был домом моих родителей, а это не одно и то же. Я ничего не решаю.

Ты способен это понять. Вполне мог бы.

Никогда никуда не езжу, никогда не стану по-настоящему взрослой, всегда остаюсь ребенком. От этого и страшно.

У меня есть собственные вещи, всякие там хозяйственные, телевизор, музыкальная аппаратура и куча другого хлама (отцовский карабин я оставила себе), у меня наверху гораздо лучше, ты увидишь — Антуан тоже всегда говорит — гораздо лучше все устроено, чем здесь, внизу, да нет, не смеши меня, не здесь внизу конкретно, а в остальной части дома.

Все это мои вещи, но не за все еще выплачено, не полностью, но это все мое, и если не заплачу, то забирать придут непосредственно у меня.

Что еще сказать?

Я слишком много говорю, но на самом деле это не совсем так, я много говорю, когда есть с кем, но в остальное время — нет, и относительно всего остального времени жизни получается немного, можно сказать, что я гораздо больше молчу.

Вот все.

Что я хочу сказать, хотела сказать, что в общем все нормально и у тебя нет никаких оснований, не было бы никаких оснований, правда, о нас беспокоиться.

(…)

ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Если я правильно понял, я могу вас тоже называть Луи.

ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. Думаю, да, если вам это не будет слишком сложно.

(…)

Все персонажи на сцене.

Закадычный предлагает цветы.

ЮНОША, ВСЕ ЮНОШИ. Все собрались.

МАТЬ. Как мы сядем?

СЮЗАННА. Катрин, Катрин? Куда она исчезла?

МАТЬ. Ну хорошо, я сяду рядом с тобой.

КАТРИН. Я здесь. Прошу прошения…

ЗАКАДЫЧНЫЙ. Да

(…)

Никто не двигается с места.

ЕЛЕНА. А я всегда буду, наверное, вспоминать вот о чем. Это было за неделю — за две до его вот смерти, этого молодого человека, меньше года назад, и мы все собрались тогда вокруг, не зная, что мы еще можем для него сделать, и в ожидании момента, когда Луи позволит нам уйти.

Все молчали, в этот момент кончилась наша молодость.