Читаем Антология современной уральской прозы полностью

Да, несчастная страна, сколько можно экспериментов. Нашли тоже, на чём экспериментировать — на живых людях. Опять оса, говорит ему Марина, отгони её, ну пожалуйста! Он берёт старую газету, сворачивает в трубку и ждёт, пока оса не сядет на стол. Села, хлоп! — Слава Богу! — говорит Марина и бездумно смотрит в небо. А стали ведь совсем родными, только непонятно отчего. Действительно: странная аура, ведь если первые несколько дней смотрел на неё жадными до тела глазами, то сейчас всё это — вчера, позавчера, если не дальше. Иная связь, что-то тёплое и нежное, вот вы где, безо всяких кавычек, тире и дефисов констатирует (возникает шаловливая параллель с редко употребляемой в разговорной речи контестацией) Александр Борисович. — Что, сегодня опять купаться?

Они с Мариной смеются одновременно, Саша начинает им вторить, сверху раздаётся тоненький Машкин голосок: — Ну, вы, не мешайте ребёнку спать! — А что тогда делать?

— Неуёмный, — ласково отвечает мужу Марина, — не можешь дома посидеть?

— Это не дома, — всерьёз вдруг отвечает Саша, — это не дома и в последний раз.

— Хватит кукситься, — говорит он, — поедем лучше смотреть какие-нибудь достопримечательности? Ведь здесь просто обязаны быть всяческие прекраснейшие достопримечательности!

— А что? — согласно кивает головой Александр Борисович. — Можно и достопримечательности посмотреть, поехали в Воронцовский? — поворачивается он к Марине. — Сейчас Машку подыму, тогда и поедем. — Я пойду пока, машину посмотрю, — встаёт из-за стола Саша. Он остаётся один, доедает последний персик, вот это налопался, живот как барабан, занятие на день нашлось, опять ехать, что-то смотреть, что-то делать, лёгкая бездумность, бездумная эйфория, эйфоричное бездумие, спица, игла, заноза, сердце всё кровоточит, сколько можно, опять с утра шарил под кроватью в поисках револьвера и опять, как назло, тот ускользнул, выпрыгнул прямо из рук, что-то ещё проквакав напоследок, как бы в отместку, такое мерзкое, грязное кваканье, и чего он над ним смеётся? Вот и последний персик съеден, а вот и Томчик, девочка-незабудочка, вкусненький, хрумкий огурчик, что, к Марине? Привет, Томчик, видишь, сижу всё, ем персики, бросаю косточки в ржавую консервную банку, туда же и сливовые, и абрикосовые, наберётся полная банка, возьму молоток и начну колоть, стук-стук, тук-тук, чего бы орешков не поесть? Хочешь орешков, Томчик? Улыбнулась своими крупными белыми зубами, грудь вперёд, попка назад, здоровая всё же девка, кровь с молоком, молоко с рыбьим жиром, рыбий жир со сметаной, чуть не тошнит от того, что представил такое месиво. Посидеть со мной не хочешь?

— А чего мне с тобой сидеть? Да и некогда, дел много. Обиделся тогда Томчик, но что поделать, нет ему сейчас никакого до неё дела, а вот у неё их много. Трансформация слов, приключения письма, удовольствие/наслаждение от текста под эгидой Ролана Барта, чуждая тень, отчётливо возникшая на белой странице, олеандры, магнолии, рододендроны и мушмула, винные бражники, атакующие крупные белые цветы ползущих по каменной кладке стены лиан...

(— Может, возьмём с собой Томчика? —подмигивая, вновь спрашивает Саша. — Нет, пусть она лучше остаётся. — Смотри, — а день уже занялся вовсю.)

До Алупки они ехали недолго, день был будним, трасса — не очень переполненной, через полчаса Саша уже подруливал к стоянке и высматривал, где приткнуть машину. Прорва туристических автобусов, потные толпы курортников и экскурсантов, слишком много шума, во дворец здоровенная очередь, без очереди лишь кавалеры, ветераны и лауреаты, но они ни то, ни другое и ни третье, тоскливые южные будни, начинает болеть голова, сперва появляется лёгкий спазм в затылке, вот он проходит куда-то под темечко, вот заныли виски, а вот что-то бешено застучало в самом центре черепной коробки. — Что, будем стоять? — А что толку! — махнул рукой Саша.

— Подождите, — сказал он, с трудом превозмогая головную боль, — я сейчас что-нибудь попробую.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже