Антология средневековой мысли. Том 1

Пятый способ познания Бога есть высший род созерцания, который называется радостью блаженнейшего видения. Блаженнейшее видение есть то, коим очень немногие счастливцы наслаждаются в теперешней жизни и в коем они, восхищенные необычайной сладостностью отведывания божественного, созерцают только Бога. Но различаются этот способ и четвертый. Ведь в том дух озаряется лучом созерцания, дабы познанием он сделал вылазку в мир и в себя самого и, таким образом, произошел возврат к невидимому большего знания. В этом же — дух весь озаряется сиянием вечного света, неослабно и всецело ненавидит грех, ниспровергает мир, отрекается от самого себя, и — весь целиком, уединенный, нагой и чистый, стремится к Богу — весь целиком никогда не отделяющийся, а весь целиком соединяющийся с одним лишь Богом, уединенный от материи, нагой от формы, чистый от всякого ограничения. Есть три рода этого высшего созерцания, обозначенные тремя теологами посредством трех имен: Иовом — посредством «удушения», Иоанном — посредством «безмолвия», Соломоном — посредством «сна». Иовом — таким образом: «Душа моя избрала удушение, а моим костям — смерть» (Иов. 7, 15)[323]. Иоанном — так: «Сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса» (Откр. 8, 1). Через Соломона говорит в Песни Песней невеста: «Я сплю, а сердце мое бодрствует» (Неси. 5, 2). Итак, первый род есть род чистоты, второй — любви, третий — блаженства. К первому роду этого созерцания восходят по трем ступеням. Первая ступень служит для того, чтобы душа сосредоточилась в самой себе; вторая — чтобы душа, сосредоточившаяся, увидела, какова она; третья — чтобы она возвысилась над самой собой до невидимого, предалась — чистая — этому чистому созерцанию и, таким образом очищенная и просвещенная, вся устремилась к Богу. Но душа никак не могла бы сосредоточиться в таком совершенстве чистоты, если бы ранее в предшествующих родах созерцания не научилась удалять призраки земных образов от ока ума и опускать все, что бы ни явилось от телесных чувств, коль скоро внутри она находила бы себя такой же, какой без них была сотворена. Стало быть, когда, возвысившись до самой себя, душа уразумевает свою меру и узнает, что она превосходит все телесное, и от уразумения себя стремится к уразумению творца, что иное делает она, нежели как стремится поскольку уже очищена посредством избранного ею удушения — к безмятежности неба и к небесному безмолвию? Безмолвие же трояко: первое уст, второе ума, третье — рассудка. Уста совсем ничего не молвят, ибо вся душа увлекается вовнутрь: ум также безмолвствует, ибо несказанную радость, кою он чувствует, он никак не может охватить. Рассудок же объят безмолвием, ибо для человеческого рассудка не находится дела, когда ум внутри умащается божественным помазанием. Помазанную таким образом душу одолевает сон небесной сладостности, и тогда она покоится разомлевшая в объятиях вышнего света. Сон же души называется трояким, ибо сообразно троякой ее способности она восхищается до этого несказанного. Она тогда одолевается как бы неким сном блаженства, когда, находя, блаженная, упокоение, забывая мир и себя, располагается перед престолом и на престоле Бога. Рассудок души почивает, ибо, не ведая причины такого блаженства, он не в состоянии постичь его происхождение, возрастание и предел. Память почивает, ибо она, коя усыпляется прелестью и несказанным упоением, не вспоминает ничего из того, что испытала. Воля же почивает, ибо не знает, что то упоение несказанной радости, кое она испытывает, испытывается ею. Потому Апостол говорит: «А соединяющийся с Господом есть один дух с Ним» (1 Кор. 6, 17). Стало быть, мертвая таким образом для себя и для мира душа счастливо засыпает, и. когда полностью усыплены чувства, она вся открыта взорам жениха, и, заключенная в его блаженные объятия, она через первую ступень приводится в дом служанок, через вторую — в комнату дев., через третью — на пиршество с небесными яствами. На первой она омывается служанками, на второй наряжается девами, на третьей восхитительно угощается самим женихом. Служанки суть побуждения, которые по-разному воздействуют на ум и с жаром влекут его к попранию земного и алканию вечного, а именно: страх пред геенной, боязнь бесчестия, страх пред теперешней карой, рассмотрение собственной хрупкости, скорбь и несчастье этого изгнания, чаяние, кое не смущает, небесной награды, братское сострадание, сладкое воспоминание об отчизне, сладостно мучительная любовь к блаженной жизни. Таковы служанки, кои приносят духовные воды, разводят огонь, устраивают баню, омывают и очищают невесту и готовят ее — без морщины, без пятна — к объятиям ее жениха. Во-первых, она омывается водами премудрости, во-вторых, наряжается в одеяния праведности, в-третьих, потчуется кушаниями жизни и услаждается небесными яствами. Стало быть, первое место — для раскаяния, второе — для любви, третье — для отдохновения Ведь раскаяние омывает, любовь наряжает, пиршество умиротворяет. Оттого жених в Песни Песней взывает к ней, ей так ведено торопиться к нему. «Иди, — говорит он, — с Ливана, невеста моя! Иди с Ливана, иди!» (Песн. 4, 8)[324]. «Ливан» толкуется как «белизна». Стало быть, ей велено, чтобы она пришла, сияющая белизной, дабы предстать прекрасной перед целомудреннейшими очами прекрасного жениха, и явилась без морщины притворной дружбы, без пятна нечистоты. Потому она сама отвечает жениху в той же Песни песней: «Я принадлежу возлюбленному моему, и ко мне обращено желание его». Она также говорит: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему: он вкушает между лилиями» (Песн. 7, 11; 2, 16)[325]. Итак, да придет она в дом раскаяния очиститься, взойдет в комнату любви нарядиться, взойдет к трапезе Соломона насытиться. Да примет она в первой зеркала красоты, во второй поцелуи сладости, в третьей кушания вечного блаженства. Предшествующие роды созерцания обозначаются святыми и посредством других слов: Соломоном посредством «окна» и «решетки». Иовом — посредством «смерти» и «сна», Иезекиилем посредством «двери» и «комнаты». Наша ничтожность не позволяет рассуждать об этом, дабы не носить деревья в лес и не лить воду в море. Итак, эти ступени созерцания Апостол нарек тремя небесами, Иезекииль наименовал гремя комнатами, Моисей назвал тремя днями; Спаситель также дал им название «три дня», сказав: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2, 19). Храм воздвигается в три дня: во-первых, когда душа избавляется от пороков, во-вторых, когда она оживляется добродетелями, в-третьих, когда она возносится в созерцании. Моисей же о трех днях говорит: «Мы пойдем, на три дня пути, и принесем жертву Господу Богу вашему в пустыне» (Исх. 8, 27). Это мы действительно делаем, когда попираем похоть плоти и очей и мирскую гордыню. Ведь попирать это значит приносить в жертву козла, барана, теленка. О комнатах же Иезекииль говорит: «У комнат три двери с одной стороны и три с другой» (Иез. 40, 31)[326]. Двери же комнаты с левой стороны представляют форму трех деятельностей, из которых первая является частной, то есть одиночной, вторая — домашней, то есть семейной, третья — государственной, то есть гражданской. Двери же с правой стороны означают три рода созерцания: первый ароматический, второй — тимьяновый, третий — курящий фимиам. В первом мазь святого благочестия, во втором — цвет стыдливости и целомудрия, в третьем — благоуханная сладостность боготворящего подвига. Первый — для воздержанных святых, второй для дев, третий — для мучеников. Иов же обозначает троякий род этого созерцания посредством «смерти» и «сна». Стало быть, посредством этого троякого рода созерцания созерцает тот, кто, как Иов, умирает тремя способами, а именно для мира, для себя, в Господе: для мира — попирая его; для себя — будучи неудовлетворенным собой; в Господе — достигая блаженства. Стало быть, тот, кто умирает так, погружен, как Иов, в троякий сон. Первый сон заключается в умиротворенности всех, второй — в безмятежности каждого, третий в уравновешенности их качеств; или первый — в покое ума, второй — в терпении в несчастии, третий — в святости благочестия. В первом — высший покой религии, во втором — высшая безмятежность любви, в третьем — высшая умиротворенность блаженства. Соломон же через «окно» и «решетку» вперил неотступный взор в этот род созерцания. Три окна с решетками суть три способности души, а именно память, разум и рассудок, благодаря которым в душе производится троякое созерцание. Ведь окна раскрываются Соломоном, когда эти способности озаряются сиянием вечного света. В решетке также три ячеи: первая есть ячея благоуханий, вторая — школа небесных догматов, третья — чертог духовных внушений; первая — животворящей струи, вторая — боготворящего света, третья вечного величия. В первой душа обретает знание, во второй разумение, в третьей мудрость; в первой она помазается благочестием, во второй наставляется любовью, в третьей соединяется с бессмертным женихом. То же следует разуметь и о третьем небе, о коем читаем у Апостола: «Знаю, — говорит он, — человека, который — в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает, — восхищен был до третьего неба, а оттуда в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12, 2-4). Итак, остается только видение Бога лицом к лицу, о коем мы сможем вполне сказать тогда, когда узрим Его как Он есть. Поэтому Писание говорит: «Если ты не можешь созерцать диск солнца, взгляни на него в окно Соломона» (Песн. 2, 9).