Антология средневековой мысли. Том 1

Первые сказуемые слова можно принять потому, что они обсуждаются здесь в том значении, которое является первым по природе, так как обнаруживается их значение, присущее вещам. Ведь хотя слова имеют двоякое обозначение, а именно: относительно вещей и относительно понятий, вещи по природе предшествуют понятиям; ведь из природы вещей следует, что прежде должно стоять то, что мог бы «схватывать» интеллект, и тот, кто находит какое-нибудь слово (vocabulum)[408], рассматривает вначале природу вещи, ради демонстрации которой он приложил имя. Понятия, следовательно, которые должны следовать природе вещей, по природе позднейшие, вещи же — предшествующие. Однако поскольку, вследствие импозиции, первое и главное значение имени называется понятием, что само собой разумеется, постольку название (vocabulum) было дано вещи, чтобы оно конституировало понятие. Но хотя по причине импозиции значение имен является первым понятием, однако собственно понятие естественно — по природе своей субстанции — является более поздним, чем вещь. Отсюда справедливо, что для обозначения вещей, которые естественно предшествуют понятиям, здесь речь ведется о первых сказуемых.

Первыми же они могут называться из-за двоякого способа обозначения, а именно: вещь обозначают тогда, когда ее обозначают по сущности (secundum essentiam), а не по приложенности (secundum adjacentiam)[409], и еще когда они обозначают вещь как сущность в том статусе сущности, который по природе предшествует прочим. Ведь всякая вещь по своей сущности существует (subsistit) прежде, чем она поддерживается субъектом[410]. Отсюда: на основании способа обозначения, первыми по природе являются те слова, которые содержат обозначение сущности, а не приложенности, например, «человек» или «белизна», а не «белое». С другой стороны, так как при таком приоритете обозначения сущности эти десять имен соответствуют всем родам и видам, то они имеют приоритет еще и сверх того, потому что в первом статусе сущности именуют субъектную вещь. Ведь так же как об одной и той же вещи можно сказать «человек», «животное», «тело», «субстанция», то благодаря этому имени «субстанция» в статусе сущности она называется прежде прочих по природе.

Что же касается осмысленного содержания (sententia)[411], то эти десять имен могут называться первыми относительно родовых и видовых, потому, разумеется, что по этому своему смыслу, который заключается во [всем] прочем, как в части, они являются определяющими и некоторым образом конститутивными. Ведь «тело» выражает то целое, что содержит телесную субстанцию, «животное» — что содержит чувственную одушевленную телесную субстанцию, а «человек» — все это вместе, а, кроме того, рациональное и смертное.

Из-за всех этих причин и, возможно, множества [других] эти десять имен в этом месте могут называться первыми сказуемыми.

[Выражение] «обозначающим первые роды вещей», которое применяется в изъяснении замысла, определяет, что эти сказуемые нужно понимать как десять наивысших родов, то есть те, которые обозначают природы вещей как первые, то есть по статусу естественно они предшествуют прочим, как мы о том уже сказали. Поэтому различие между этой книгой и книгой «Об истолковании», как это выражается, касается того, что вещи обозначают, ибо в последней внимание, разумеется, направляется к речам по поводу обозначения понятий, а в первом — по поводу обозначения вещей.

Предмет же (materia) этого автора — отчасти вещи, отчасти слова. Ведь поскольку он обращает внимание на сказуемые слова соответственно значению вещей, то, следуя этому, он делает акцент то на слова, то на вещи.

Польза же такова, что благодаря этому трактату выясняется некоторым образом значение всех речевых выражений, ибо в десяти этих именах обнаруживаются, конечно же, природы всех вещей. То, что он предлагает ради различения истины, приносит много пользы для исследования природы любой вещи.