Антон Губенко

Постановление сверху было всесторонне подготовленным планом, рассчитанным на многие годы. Именно о таких планах для округа говорил и Антон Губенко, именно этого он добивался в частях авиации. Нельзя думать, что Антон Алексеевич первым пришел к такому выводу, что он был единственным, кто проявил такую поистине государственную заботу о боеготовности авиационных частей. Антон Алексеевич был человеком, который уже воевал, познал коварство японских милитаристов, и он, испытавший на себе выучку иноземных летчиков, с откровенной прямотой заговорил о высшей летной выучке советских пилотов, ибо сам уже достиг ее.

Будучи мужественным человеком, он говорил о мужестве, но при этом подчеркивал, что нужно и высшее военное мастерство для применения самолета в бою…

Внимание Антона Алексеевича приковали авиационные части первой линии. Боевая готовность, летное мастерство, взаимозаменяемость наземного персонала, работа командных пунктов, строевая подготовка — о, сколько проблем для молодого полковника. Человек талантливый, он ничего не мог и не хотел касаться только инспекторски. Он вникал в любую проблему, пока не находил какого-то творческого решения…

В октябре 1938 года части ВВС Белорусского особого военного округа подверглись всесторонней проверке начальником ВВС РККА командармом второго ранга Локтионовым. Инспектирующие сделали всесторонний разбор достижений и недостатков авиации округа за год. А через несколько дней после отъезда Москва запросила характеристику на Антона Губенко.

О столь пристальном внимании к себе Антон Алексеевич, разумеется, не знал. Он был занят работой, добивался, чтобы летчики повышали военное мастерство.

В один из напряженных дней пришло письмо:

«Антон, молодец, радуюсь за тебя, — писал Анатолий Серов. — Работай много, не жалей себя. Мы единственные в мире построили такое общество, и оно единственное в мире создало такую авиацию, окружило таким почетом летчиков. От нас очень многое зависит: научить молодых, передать наш боевой опыт, выдвигать достойных. Скоро будет повод встретиться».

Командующий ВВС РККА написал в Президиум Верховного Совета СССР:

«Тов. Губенко является одним из выдающихся летчиков-истребителей, находившихся в „Зет“[1]. За время боевой работы на фронте проявил себя как исключительно смелый, отважный и храбрый летчик.

В бою 31.5.38 года при отказе пулеметов винтом таранил самолет противника, сбил его и благополучно произвел посадку на свой аэродром.

26.6. в первом бою сбил японский истребитель, а во втором неравном бою в тот же день был сбит сам, но спасся на парашюте.

18 июля, выручая товарищей, один дрался с шестью истребителями противника. Сбив одного из них, невредимым вышел из боя.

В бою 29 июля один дрался с тремя японскими истребителями и этим спас от гибели нашего бомбардировщика, атакованного истребителями противника при бомбометании по кораблям.

Несмотря на болезненное состояние после прыжка с парашютом, тов. Губенко смело дрался во всех последующих боях до вызова его на Родину.

Тов. Губенко лично сбил семь японских истребителей. По своим деловым, боевым и политическим качествам достоин присвоения звания Героя Советского Союза».

Через несколько дней полковника Губенко вызвали в Москву. В тот же день группу военных летчиков принял Михаил Иванович Калинин, щурясь, он всматривался в лица празднично одетых летчиков, находил знакомых, часто-часто по-стариковски кивал головой, протягивал руку, дружески тряс.

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Губенко, — Михаил Иванович пожимал ему руку.

Смущенный таким вниманием, Антон покраснел. Таких почестей он не ожидал. За военное искусство и отвагу, проявленные в боях при выполнении интернационального долга, полковник Губенко А. А. был награжден орденом Красного Знамени.

Рядом с Антоном был майор Кравченко, он получил орден Красного Знамени.

Вручив ордена, Михаил Иванович Калинин напутствовал орденоносцев:

— Мы не можем гарантировать, что не будет войны, но мы твердо убеждены в том, что, если наша Красная Армия будет сильной, если командиры и политработники овладеют современными способами ведения войны, нам не страшны будут никакие армии…

В тот же вечер Антон оказался в доме Анатолия Константиновича Серова. Но хозяин был хмур, неразговорчив, рассеян. Он напрягал себя, чтобы выслушать Губенко, устремлял на него цепкие глаза, но через секунду они непроизвольно выдавали его печаль.

Расспрашивать было неудобно, но и продолжать игру в хорошее настроение Губенко стало невмоготу.

— Анатолий Константинович, меня угнетает ваше молчание, — заговорил Губенко. — Чем вам помочь? Или уж, на худой конец, будем грустить вместе.

— Что угнетает? — стукнул кулаком по столу Серов и, видимо, чтобы продемонстрировать бодрость духа, встал, подошел к окну. — В общем-то ничего, кроме пустяков. Сказать?

— Сказать! — послышались голоса.