Антон, надень ботинки! (сборник)

– Не помню, – задумчиво отозвалась Люля.

С неба продолжало сыпать. Но оттого, что где-то сыро и холодно, а у тебя в доме сухо и тепло…

Он обнял Люлю.

– Поиграй на мне, – сказала она. – Я так люблю твои руки…

Он стал нажимать на ее клавиши. Она звучала, как дорогой рояль.

А композитор кто? Любовь, страсть, тишина. И снежная крупа, которая сыпала, сыпала, сыпала с неба.

Алика выписали из больницы.

Врач Тимофеев разговаривал с Месяцевым в своем кабинете. Он сидел за столом в высоком колпаке, как булочник.

– Ваш сын освобождается от армии, – сказал Тимофеев.

– Спасибо, – поблагодарил Месяцев. – Очень хорошо.

– Нет. Не очень хорошо. У него психическое заболевание.

– Это моя жена перестаралась, – объяснил Месяцев.

– Ваша жена здесь ни при чем. Военно-психиатрическая экспертиза определила диагноз: шизофрения, гебоидная симптоматика.

– И что дальше? – растерялся Месяцев.

– Ничего. Поставим на учет в ПНД.

– А что это такое?

– Психоневрологический диспансер. Таких больных ставят на учет.

Месяцев вспомнил, что, когда он выезжал за границу, у него требовали справку из психоневрологического диспансера. И когда получал водительские права – то же самое. Он ходил в диспансер, и ему выдавали справку, что он НЕ СОСТОИТ на учете. Психически неполноценные люди не водят машину и не ездят за границу. Клеймо. Как на прокаженном.

– А можно не ставить на учет? – спросил Месяцев.

– Тогда армия.

Или диспансер, или армия. Ловушка.

Тимофеев считал разговор законченным. Но Месяцев так не считал. Ему хотелось как-то развернуть события или хотя бы смягчить. Хотелось поторговаться с судьбой.

– Шизофрения – это болезнь яркого воображения. Вы думаете: вы нормальный? Или я? Почти все гении были шизофрениками.

– Наверное, есть больные гении, а есть здоровые. – Тимофеев дипломатично уходил от спора.

– Гений – уже не норма. Норма – это заурядность.

– У вас по мужской линии были душевнобольные? – спросил Тимофеев.

Месяцев понял, что торговаться бессмысленно. Хмуро ответил:

– Сумасшедших не было. А алкоголик был.

– Ну вот. Алкоголизм – тоже душевное заболевание.

Месяцев тяжело замолчал. Потом спросил:

– Это лечится?

– Малые нейролептики. Корректируют поведение. Но вообще это не лечится.

– Почему?

– Метафизическая интоксикация.

Месяцев тронул машину. Увидел себя возле своего старого дома. Сработал стереотип. Он слишком долго возвращался к этому дому из любой точки земного шара.

У подъезда стояла Аня.

– Ты пришла или уходишь? – спросил Месяцев.

– Ухожу. Я привозила им картошку.

Раньше картошка была на Месяцеве. Он привозил с базара мешок и ставил на балконе. Хватало на два месяца.

– А почему ты? – удивился Месяцев.

– Потому что больше некому.

– А Юра на что?

Аня не ответила. Наступило тяжелое молчание.

– Ты плохо выглядишь, – заметила Аня. – А должен выглядеть хорошо.

– Почему? – не понял Месяцев.

– Потому что Алик болен. Мы все должны жить долго, чтобы быть с ним.

– Это не болезнь, – упрямо сказал Месяцев. – Просто выплескивается яркая личность.

Если признать, что Алик болен, значит, он не имеет права на личное счастье. Нельзя быть лично счастливым, когда твоему сыну на лоб ставят клеймо. Но он любил. И был любим. В чем его вина?

Месяцев молчал и смотрел в землю. Аня тоже молчала.

– Никто не хочет понять, – горько сказал Месяцев.

– Не хочет, – подтвердила дочь.

– У тебя вся жизнь впереди…

– Но какая жизнь у меня впереди? – Аня подняла голову, и он увидел ее глаза, хрустальные от подступивших слез. – Какая жизнь у меня? У мамы? У бабушки? У Алика? Какой пример ты подаешь Юре? И что скажут Юрины родители? Ты подумал?

– О Юриных родителях? – удивился Месяцев.

Аня повернулась и пошла.

Под ногами лежал бежевый снег с грязью. На Ане были модные, но легкие ботинки, непригодные к этому времени года. А он ничего ей не привез, хотя видел в обувном магазине. Видел, но торопился. Аня шла, слегка клонясь в сторону. У нее была такая походка. Она клонилась от походки, от погоды и от ветра, который гулял внутри ее.

Месяцев не мог себе представить, что придется платить такую цену за близость с Люлей. Он наивно полагал: все останется как есть, только прибавится Люля. Но вдруг стало рушиться пространство, как от взрывной волны… Волна вырвала стену дома, и он существовал в комнате на шестнадцатом этаже, где стоит рояль и нет стены. Вместо стены – небо, пустота, ужас.

Месяцев лежал на диване и смотрел в потолок.

– Значит, так: или Достоевский, или Ницше, – спокойно сказала Люля.

Месяцев ничего не понял.

– Достоевский носился со слезой ребенка, а Ницше считал, что в борьбе побеждает сильнейший. Как в спорте. А проигравший должен отойти в сторону.

Месяцев вспомнил выражение Петры: «на мусор». Значит, на мусор должны пойти Ирина, Аня и Алик.

– Если ты будешь ходить к ним, сочувствовать, то принесешь им большее зло. Ты дашь им надежду, которая никогда не сбудется. Надо крепко хлопнуть дверью.

– А если в двери рука, нога?

– Значит, по ноге и по руке.

– И по Алику, – добавил Месяцев.

– Я ни на чем не настаиваю. Можешь хлопнуть моей дверью. По мне.

– А ты?

– Я приму твой выбор.

– И ты готова меня отпустить?