Антон, надень ботинки! (сборник)

Лариска. Чем дурацкое? Тем, что я не разбилась?

Врач. Если бы ты разбилась, это было бы самое дурацкое положение.

Лариска. Я искала выход.

Врач. Но разве это выход? В окно?

Лариска. Я ничего не могла изменить. И не могла смириться.

Врач. Надо было потерпеть.

Лариска. Невыносимо. Каждый вздох так больно…

Врач. Но это же все равно не выход. Это грех.

Лариска. Кому от этого плохо, кроме меня?

Врач. Сколько людей больных и старых благословляют каждый день. А ты хотела уйти сама.

Лариска. Он мне сказал.

Врач. Он сказал, чтобы ты умерла?

Лариска. Он сказал, чтобы я его не любила.

Врач. Ты бы погибла, а он сел бы перед телевизором новогодний «Огонек» смотреть.

Лариска. Дело же не в том, где он будет сидеть. Дело в том, о чем он будет думать.

Врач. И о чем он будет думать?

Лариска. А знаете, почему я не разбилась?

Врач. Потому что ты упала в большой сугроб.

Лариска. Вовсе нет. Потому что я полетела не вниз, а вверх. К звездам. Я еще успела подумать: а правда, что любовь поднимается вверх и плавает в высоких слоях атмосферы. Там же нет света. Поэтому я влетела во мрак.

Врач. Между прочим, ты могла оттуда и не вернуться.

Лариска. Ну и что? Поговорили бы и забыли. Мертвые скоро забываются.

Врач. Ты говоришь так, будто твоя жизнь сама по себе ничего не значит.

Лариска. Мне не нужна жизнь, в которой нет его.

Врач. Ты сейчас не должна об этом думать.

Лариска. Хорошо, я не буду думать. Но вот скажите…

Врач. Не скажу.

Лариска. Но знаете, он…

Врач. Не знаю.

Врач поднимается. Выходит из палаты. Лариска сидит, прислонившись к стене. У нее такой вид, будто из нее вытащили позвоночник. Нина подходит к ней. Смотрит с осуждением.

Нина. Ну и видочек у тебя. Как будто размазали по стене. Жаль, что ты себя не видишь.

Лариска. Больно жить.

Новенькая заплакала. Спящая засмеялась.

Нина. Ну что мне с вами делать! Надо взять себя в руки! Понимаете, вам никто не поможет, если вы сами себе не поможете! Я сегодня утром проснулась. Тошнит, руки дрожат. Посмотрела на себя в зеркало – зеленая, под глазами синее. Я сказала себе: Нина, ну кто тебе поможет, если ты сама себе не поможешь. Сделала гимнастику. Открыла форточку, подышала по йоге. Все, буду мальчика рожать.

Наталья. От кого?

Нина. От себя. Я сама – и отец и мать. Как это называется, когда и мужик и баба вместе?

Новенькая. Евнух.

Нина. Да нет. Евнух – это ни то и ни другое. А когда и то и другое?

Наталья. Гермафродит.

Нина. Ага. Точно. Вот так и я. Сама за себя замуж выйду. Сама себя содержать. Сама себя развлекать. А что? Не мы первые, не мы последние…

Новенькая. А как вы думаете, что-нибудь переменится?

Нина. Конечно. Нам сейчас тридцать. Будет сорок. Потом сорок пять.

Новенькая. А в сорок пять чего?

Нина. Надо у Натальи спросить.

Наталья. Все то же самое. Только морщин побольше и скорее устаешь. И волосы красить каждые десять дней. А так то же самое.

Лариска. А что же делать?

Спящая проснулась.

Спящая. Танцевать.

Нина. О! Проснулась.

Лариска (тихо). Я серьезно спрашиваю.

Спящая. И я серьезно отвечаю. Когда человеку весело, он танцует и через движения выплескивает радость. А можно наоборот. Начать танцевать, и тогда радость извне проникает внутрь. Как бы инъекция радости. Это мое собственное открытие.

Нина. А ну поднимайтесь!

Нина подошла к Лариске.

Вставай!

Лариска поднялась, но тут же качнулась к стене.

Ноги не держат! Совсем с ума сошла!

Нина отдернула Лариску от стены. Та сделала несколько шагов и опустилась на колени. Нина потащила ее вверх.

Вставай! Мне нельзя тяжести поднимать!

Лариска встала.

Пой!

Лариска. «Ночевала тучка золотая…»

Нина. Ну вот, завыла, как баптист. Другую. Веселую!

Наталья. Отстань от нее!

Нина. Не отстану! А ну выходите все!

Сгоняет больных на середину палаты. Достает из тумбочки кассету. Заряжает в кассетный магнитофон. Простенький вальс просочился в палату.

Джон Ласт. У меня дома его пластинка есть. С длинными волосами и с белым цветком. Голубой, наверное…

Наталья. Почему ты так думаешь?

Нина. Они там все голубые. Там тоже свои проблемы. Танцуйте!