Антоний и Клеопатра

Не взглянув в сторону цирка, Октавиан вошел в свой дом через сад с прудами и проследовал в приемную комнату, которой Гортензий никогда не пользовался, потому что был уже болен, когда пристраивал ее к дому.

Октавиану нравился план дома. Кухни и комнаты для слуг, а также уборные и ванные комнаты для них были в отдельном помещении. Ванные комнаты и уборные для владельца дома, его семьи и гостей располагались внутри главного здания и сделаны были из бесценного мрамора. Как в большинстве домов на Палатине, они располагались над подземным потоком, который впадал в огромные сточные трубы Большой Клоаки. Для Октавиана это стало главной причиной покупки дома. Он был очень закрытым человеком, особенно когда дело касалось отправления личных нужд. Никто не должен ни видеть, ни слышать того, что он делает! Например, во время мытья, а он непременно принимал ванну хотя бы раз в день. Поэтому военные кампании были для него пыткой, которую помогал переносить только Агриппа, при необходимости обеспечивая ему уединение. Октавиан и сам не знал, почему он так чувствителен к этому, ведь он хорошо сложен: разве что без надлежащей одежды мужчины уязвимы.

Его встретил взволнованный слуга. Октавиан не терпел ни пятнышка на тунике или тоге, поэтому жизнь человека, постоянно имевшего дело с мелом и уксусом, была тяжелой.

— Да, можешь взять тогу, — с отсутствующим видом сказал Октавиан, сбрасывая ее на пол, и вышел во внутренний сад перистиля с самым красивым фонтаном в Риме.

Фонтан был украшен скульптурной группой, изображавшей Амфитриона в раковине-колеснице, запряженной вздыбленными конями с рыбьими хвостами. Картина была изумительная, как живая. Волосы водяного бога были из водорослей, они мерцали и отдавали зеленью, а кожа представляла собой сетку из крошечных серебристых чешуек. Скульптура стояла в середине круглого пруда, чей бледно-зеленый мрамор, купленный в новых каменоломнях в Каррах, стоил Гортензию десять талантов.

Через бронзовые двери с барельефом, изображавшим Лапифа и кентавров, Октавиан вошел в холл, с одной стороны которого находился кабинет, с другой — столовая. Оттуда он прошел в огромный атрий с внутренним бассейном, куда из четырехугольного отверстия стекала с крыши дождевая вода, мерцавшая, как зеркало, от солнечных лучей, льющихся сверху. И наконец, еще через одни бронзовые двери он вышел в лоджию — широкий открытый балкон. Гортензию нравилась идея беседки как укрытия от палящих солнечных лучей. Он поставил несколько стоек над частью балкона и посадил виноград. С годами лоза разрослась и обвила раму гирляндами. В это время года беседка была усыпана свисающими гроздьями бледно-зеленых ягод.

Четыре человека сидели в больших креслах вокруг низкого стола. Пятое кресло, завершающее круг, было не занято. На столе стояли два кувшина и несколько кубков из простой арвернской керамики — никаких золотых кубков или графинов из александрийского стекла для Октавиана! Кувшин с водой был больше кувшина с вином, очень легким искристым белым вином из Альбы Фуценции. Ни один знаток не фыркнет презрительно на это вино, ибо Октавиан любил угощать всем самым лучшим. Он только не любил экстравагантность и заграничные товары. «Продукция Италии, — говорил он всем, кто готов был слушать, — превосходна, так зачем быть снобом и щеголять вином с Хиоса, коврами из Милета, крашеной шерстью из Гиераполиса, гобеленами из Кордубы?»

Мягко ступая, Октавиан незаметно подошел и встал на пороге, чтобы понаблюдать за ними, его «советом старейшин», как в шутку назвал их Меценат, ибо старшему из них, Квинту Сальвидиену, был всего тридцать один год. Этим четверым, и только им, Октавиан поверял свои мысли, хотя и не все. Эта привилегия принадлежала Агриппе, его сверстнику и духовному брату.