Антоний и Клеопатра

— Либон вернулся к Сексту с пустыми руками, и Секст, э-э, обиделся, не настолько, конечно, чтобы докучать Антонию, но тем не менее, — сказал Меценат. — Антоний в Афинах понравился Либону не больше, чем в любом другом месте, поэтому теперь Либон враг, капающий яд об Антонии в ухо Сексту.

— Что именно задело Либона? — с интересом спросил Октавиан.

— Поскольку Фульвии больше нет, я думаю, он надеялся обеспечить третьего мужа своей сестре. Существует ли лучший способ скрепить союз, чем брак? Бедный Либон! Мои шпионы говорят, что он закидывал удочку и так, и эдак. Но рыба никак не ловилась, и Либон отправился обратно в Агригент разочарованный.

— Хм… — Золотые брови соединились, густые светлые ресницы закрыли удивительные глаза Октавиана. Вдруг он ударил себя по коленям, что-то решив. — Меценат, собирайся! Ты отправляешься в Агригент к Сексту и Либону.

— С какой целью? — спросил Меценат, недовольный поручением.

— С целью заключить перемирие с Секстом, которое позволит Италии иметь зерно этой осенью и за разумную цену. Ты сделаешь все, что необходимо, чтобы выполнить поручение, это понятно?

— Даже если встанет вопрос о браке?

— Даже если.

— Ей ведь за тридцать, Цезарь. Есть дочь, Корнелия, по возрасту уже готовая для брака.

— Мне все равно, сколько лет сестре Либона! Все женщины сделаны одинаково, так какая разница, сколько им лет? По крайней мере, на ней не будет пятна проститутки, как на Фульвии.

Никто не прокомментировал тот факт, что после двух лет брака дочь Фульвии была отослана обратно матери нетронутой. Октавиан женился на девушке, чтобы успокоить Антония, но никогда с ней не спал. Однако это не могло случиться с сестрой Либона. Октавиан вынужден будет спать с ней и предпочтительно с результатом. В вопросах плоти он был таким же большим ханжой, как Катон, так что надо молиться, чтобы Скрибония не была ни безобразной, ни распущенной. Все смотрели в пол, выложенный плитками в шахматном порядке, делая вид, что они глухие, немые и слепые.

— Что, если Антоний попытается высадиться в Брундизии? — спросил Сальвидиен, чтобы немного уйти от темы.

— Брундизий очень хорошо укреплен, он не пропустит в гавань за заградительную цепь ни одного транспорта с войском, — сказал Агриппа. — Я сам наблюдал за укреплением Брундизия, ты это знаешь, Сальвидиен.

— Есть другие места, где он может высадиться.

— И несомненно высадится, но не со всеми своими войска, — спокойно заметил Октавиан. — Однако, Меценат, я жду тебя обратно из Агригента как можно быстрее.

— Ветер неблагоприятный, — уныло ответил Меценат.

Кому хочется проводить часть лета в такой помойной яме, как сицилийский Агригент Секста Помпея?

— Тем лучше, скорее вернешься домой. А что касается дороги туда — гребите! Возьми шлюпку до Путеол и найми самый быстрый корабль и самых сильных гребцов, каких сможешь найти. Заплати им двойную цену. Давай, Меценат, давай!

Итак, группа распалась. Остался только Агриппа.

— Каковы последние сведения о количестве легионов, которые мы должны противопоставить Антонию?

— Десять, Цезарь. Но это не имеет значения, если бы даже у нас было три или четыре. Ни одна сторона не будет сражаться. Я все время повторяю это, но все глухи, кроме тебя и Сальвидиена.

— Я слышал тебя, потому что в этом наше спасение. Я отказываюсь верить, что меня побьют, — сказал Октавиан. Он вздохнул, улыбнулся печально. — Ох, Агриппа, я надеюсь, что эту женщину Либона можно будет выносить! С женами мне не везет.

— Их выбирали для тебя другие люди, и это было не более чем политической целесообразностью. Придет день, Цезарь, и ты сам выберешь себе женщину, и она не будет ни Сервилией Ватией, ни Клодией. И я думаю, ни Скрибонией Либоной, если сделка с Секстом состоится. — Агриппа кашлянул с нерешительным видом. — Меценат знал, но предоставил мне сообщить тебе новость из Афин.

— Новость? Какую?

— Фульвия вскрыла себе вены.

Октавиан долго молчал, только пристально смотрел на Большой цирк, и Агриппа подумал, что он пребывает где-то в другом мире. Цезарь был само противоречие. Даже мысленно Агриппа никогда не называл его Октавианом. Он был первым, кто стал называть Октавиана его принятым именем, хотя сейчас это делали уже все его сторонники. Октавиан отличался от всех своей холодностью, жесткостью, даже жестокостью. Но сейчас, глядя на него, было понятно, что он горюет о Фульвии, женщине, которую презирал.

— Она была частью истории Рима, — наконец проговорил Октавиан, — и заслуживала лучшего конца. Ее прах доставили домой? У нее есть гробница?

— Насколько мне известно, ни то ни другое.

Октавиан встал.

— Я поговорю с Аттиком. Мы с ним устроим достойные похороны, подобающие ее положению. Ее дети от Антония совсем маленькие?

— Антиллу пять лет, а Иуллу два года.

— Тогда я попрошу мою сестру присмотреть за ними. Троих собственных для Октавии недостаточно, она всегда присматривает еще за чьими-то детьми.