Антоний и Клеопатра

Цезарион вошел в воду по пояс, окунулся и поплыл, бесстрашно удаляясь от берега. Он нырнул и вынырнул. На лице еще оставалась странная смесь черной краски с охрой. Он опять нырнул и вынырнул. И так несколько раз.

– Краска растворяется в воде, даже соленой, – объяснил мальчик, обеими руками смывая краску с лица.

И вот перед Деллием предстал Цезарь. Никто не мог бы оспорить сходство мальчика с отцом. Не поэтому ли Антоний хочет представить его сенату и просить подтвердить его статус царя Египта? Пусть только все в сенате, кто знал Цезаря, увидят этого ребенка, и он соберет клиентуру быстрее, чем корпус корабля обрастет ракушками. Марк Антоний хочет сместить Октавиана, который может подражать Цезарю только в башмаках на толстой подошве и копируя его жесты. Цезарион – вот оригинал, а Октавиан – пародия. О, умница Марк Антоний! Свали Октавиана, показав Риму Цезаря. Солдаты-ветераны растают, как лед на солнце, а они – грозная сила.

Клеопатра, снявшая царский макияж более обычным способом – теплой водой, рассмеялась.

– Аполлодор, это замечательно! – воскликнула она, передавая прочитанные бумаги Сосигену. – Где ты их достал? – спросила она, пока Сосиген, хихикая, перебирал их.

– Его писарь больше любит деньги, чем статуи, дочь Амона-Ра. Писарь сделал лишнюю копию и продал ее мне.

– Интересно, Деллий действовал по инструкции? Или это просто способ показать своему хозяину, что он недаром ест его хлеб?

– Последнее, царица, – ответил Сосиген, вытирая выступившие от смеха слезы. – Это так глупо! «Статуя Сераписа, расписанная Никием»? Никий умер задолго до того, как Бриаксис залил бронзу в форму. И он пропустил Аполлона работы Праксителя в гимнасии – назвал его «скульптурой, не представляющей большой художественной ценности»! О Квинт Деллий, ты дурак!

– Не будем недооценивать человека только потому, что он не может отличить Фидия от неаполитанской гипсовой копии, – сказала Клеопатра. – Его список – свидетельство того, что Антоний отчаянно нуждается в деньгах. В деньгах, которые я не намерена давать ему.

Явился Каэм в сопровождении своей жены.

– Таха, наконец-то! Что говорит чаша об Антонии?

Гладкое красивое лицо осталось спокойным. Таха, жрица бога Птаха, была с раннего детства обучена скрывать эмоции.

– Лепестки лотоса образовали узор, какого я никогда не видела, дочь Ра. Я много раз бросала их в воду, но рисунок не менялся. Да, Исида одобряет Марка Антония как отца твоих детей, но это будет нелегко, и это случится не в Тарсе. В Египте, только в Египте. У него мало семени, его нужно поить соками и кормить фруктами, усиливающими мужское семя.

– Если узор незнакомый, Таха, мать моя, как ты можешь быть уверена в том, что говорят лепестки?

– Я проверила по священным папирусам, фараон. Такие толкования последний раз были записаны три тысячи лет назад.

– Должна ли я отказаться от поездки в Тарс? – спросила Клеопатра Каэма.

– Нет, фараон. У меня были видения, и они говорят, что в Тарс ехать необходимо. Антоний – это, конечно, не бог с Запада, но в нем течет та же кровь. Этого для наших планов довольно, ведь мы не хотим вырастить соперника Цезариону! Все, что ему нужно, – это сестра, на которой он сможет жениться, и несколько братьев, которые будут преданно ему подчиняться.

Вошел Цезарион, оставляя после себя воду на полу.

– Мама, я только что говорил с Квинтом Деллием, – сообщил он, плюхаясь на ложе.

Кудахтая, как курица, Хармиона бросилась за полотенцами.

– Да? Сейчас? И где это произошло? – с улыбкой поинтересовалась Клеопатра.

Большие зеленые глаза, более яркие, чем у Цезаря, но не столь проницательные, весело сощурились.

– Я пошел купаться, и он был там, шлепал по воде босиком. Можешь себе представить? Шлепал босиком! Он признался, что не умеет плавать, а значит, и не служил контуберналом. Кабинетный вояка.

– Разговор был интересный, сын мой?

– Я ввел его в заблуждение, если ты это имеешь в виду. Он заподозрил, что кто-то предупредил нас о его приезде, но, когда я уходил, он был убежден, что его приезд стал для нас сюрпризом. Подозрения возникли, когда он узнал, что мы плывем в Тарс. Я «проговорился», что в конце апреля мы обычно выводим все корабли из доков, чтобы проверить их и потренировать экипажи. «Какая удача! – сказал я. – Мы можем сразу ехать, нам не нужно тратить уйму времени на починку кораблей».

«А ему нет еще и шести лет, – подумал Сосиген. – Этого ребенка благословили все боги Египта».

– Мне не нравится слово «мы», – нахмурилась мать.

Радость на лице погасла.

– Мама! Ты не можешь! Я поеду с тобой, я непременно поеду с тобой!

– Кто-то должен править в мое отсутствие, Цезарион.

– Но не я! Я еще слишком юн!

– Ты достаточно взрослый, и хватит об этом. В Тарс ты не поедешь.

Этот приговор уязвил пятилетнего мальчика. Такую обиду может почувствовать только ребенок, когда ему не разрешают изведать что-то новое и очень желанное. Он разревелся, и мать подошла, чтобы успокоить его, но он сильно оттолкнул ее, так что она пошатнулась, и выбежал из комнаты.

– Он переживет это, – спокойно сказала Клеопатра, – ведь он сильный.