Антоша, вставай

Из-за сильной влажности я снял с себя косуху и кинул ее на сиденье мотоцикла. Днем на острове властвовало пекло, солнечные лучи так разогревали асфальт и бетон, что казалось, будто я жарюсь на сковородке. Дома у Кати работал кондиционер и веяло благовониями с моим любимым сандаловым ароматом. Я хотел расслабиться и подумал о том, что было бы славно попросить Катю сделать мне массаж с кокосовым маслом. Я в мечтах представил, как она водит мягкими руками по моей могучей спине, словно у нее не руки вовсе, а подушечки, как у котят. И главное — она шепчет теплые слова о сильной любви ко мне. Моя фантазия вырвалась на волю, и я вдобавок представил, как мы включаем романтическую музыку и танцуем, утопая в нежности. Мне было это нужно. Я хотел именно этого. Постучал в дверь, но никто не ответил. В момент тучи затянули небо, и ударил гром. Для тропиков резкая смена погоды — нормальное явление, я успокаивал себя этим. Тишина в доме заставила меня нервничать; по спине пробежал холодок, а руки стали ватными и непослушными.

— Катя? — крикнул я в окно.

Никто не ответил. Лишь гром вторил неспокойному ритму моего сердца. Ливень шел стеной. За толщей падающей с неба воды не было видно даже мотоцикла, хотя он стоял в двух метрах. Я подумал о куртке и о том, сколько времени потребуется, чтобы ее высушить. Но взяв себя в руки и плюнув на все свои переживания, ударил локтем по стеклу на двери и, засунув руку внутрь, открыл ее. Дверь резко захлопнулась, когда я вошел. Даже не успев испугаться, я машинально сжал кулаки.

"Может, этот засранец вернулся и все же надругался над Катей? А может, случилось что-то еще пострашнее?” — подумал я.

Аккуратно шагая по коридору, выглядывал из-за углов, пытаясь найти хоть какие-то признаки жизни, но, кажется, никого тут не было. В воздухе повисло напряжение. За мной охотился дьявол или еще какая дрянь из потустороннего мира. Меня окутал страх. Где-то вдалеке, наверное, на улице, слышался женский голос, тоскливая игра пианино и треск работающего телевизора. Эти звуки пробивались сквозь гром, дождь, удары створок и зловещую тишину дома.

— Антоша… — раздалось откуда-то со второго этажа, — иди сюда. — Голос принадлежал взрослой женщине. На меня напала такая жуть, что не хватало воздуха. Я попытался открыть глаза, но ничего не получалось. Я точно знал, что сплю, но не мог проснуться, лишь, беззащитно моргая, видел себя со стороны в кроватке в старой комнате хрущевки. Толстое тело в порванных трусах, завернутое в шерстяное одеяло. В этом пограничном состоянии я не понимал, который кошмар хуже — в этом доме или в квартире со старухой.

— Пойди ко мне.

Я переместился на второй этаж, не двигая ногами. Как на горизонтальном эскалаторе, подъехал к комнате, где обычно спала Катя. Дверь распахнулась. Загорелся свет, и оттуда вырвался дым.

— Я тебя жду! — протянула женщина.

На меня будто накинули лассо и подтянули к себе. Я оказался среди жутких стен, которые пульсировали, точно вены на дряблых руках. Спиной к двери сидела женщина и смотрела, как за окном сверкают молнии.

— Катюшу ищешь? — раздался скрип кресла-качалки. — А ее тут нет, — заявила женщина и засмеялась так громко и мерзко, что в окне разбились стекла, и занавески, вылетевшие наружу, тут же превратились в мокрые тряпки. — Катя узнала, что ты жирное ничтожество. Узнала и ушла отсюда. Оставила тебя!

Страх хаотично кружился внутри меня, вспыхивая то горячим огнем, то ознобом, от щиколоток до шеи, сводя челюсти и разнося дрожь во все конечности. Женщина взяла небольшое зеркальце, которое держала в руке, и поднесла к себе так, что в нем отразился я. Вместо ее отражения на меня смотрела женщина — это была мать. Она выглядела так ужасно, будто умерла полгода назад и воскресла только для того, чтобы встретиться со мной. По ее лицу ползали черви, красная кожа покрылась волдырями и гноем, а на голове вместо волос — серая солома с редкими прядями.

— Посмотри на себя, какой ты же урод. Жирный, мерзкий уродец, — она снова залилась смехом. — И ты больше никого не проведешь, не обманешь, даже свою ненаглядную Катю. Она все знает, знает, что ты ничтожество!

За окном бушевал ураган. Двери в соседних комнатах бились и хлопали. Стены сужались и давили на меня. Я словно застрял внутри спичечного коробка и дышал ядовитым зловонием старухи. Она тыкала в меня зеркалом, указывая на складки и спрятанное под висящим животом миниатюрное добро между ног, смеялась над кривыми ногами и целлюлитной задницей в форме треугольника. Старуха не могла успокоиться, веселясь из-за моих висячих сисек и второго подбородка.

— Больше ты никого не проведешь. Никого!

Она щелкнула перед моим лицом пальцами, и все тут же остановилось. Дождь прекратился, гром успокоился, а комната вновь стала светлой и просторной.

— Съешь кусочек, сынок, и просыпайся! Только сперва задуй свечи. — Мать протянула мне торт из жуков и гусениц. На нем возвышались горящие свечи в форме цифры одиннадцать. "При чем тут одиннадцать?” — подумал я.