Антоша, вставай

Я даже пытался переключиться с шальных идей, изучая ТикТок и Тиндер, но мысли возвращали меня круто сплетенным канатом. Я мычал и кусал руки, как раненый зверь. Проклятый голод подливал масло в огонь. Я пылал изнутри. В горле стоял привкус горькой микстуры. Хождение кругами по залу уже не помогало. У меня не хватало сил удерживать себя от звонка возлюбленной. И когда я все же сдался, то в ответ электронный голос сообщил мне, что абонент недоступен. От пальцев на ногах до волос на голове пробежал холодок. Я решил, что это проблема с сетью, и повторил звонок. Потом еще. Еще, и еще двадцать три раза. Абонент по-прежнему был не в сети.

"Она просто задержалась в турагентстве или у нее разрядился телефон”, — говорил себе я.

Мои шаги стали крепче, а звон хрусталя громче. Голова кружилась от бессилия. У меня тупо не было ни рубля купить себе что-нибудь в "Пятерочке” и поесть. У меня даже отсутствовала возможность поехать к матери в больницу, и от этого я окончательно растерялся и захотел к ней. У меня возникло неудержимое желание оказаться в ее объятиях. Мне было необходимо ее утешение и уверение в том, что все будет хорошо.

Если бы я рассказал ей историю о Кате, она бы точно нашла эту дьяволицу и скрутила ее морским узлом, забрав деньги обратно и прихватив что-нибудь сверху. Что-что, а мать умела решать вопросы.

Торнадо мыслей крутился в черепной коробке. Я то давал Кате шанс, то проклинал ее, желая скорейшей смерти. Коктейль эмоций был ядреней скипидара. Я то хныкал, то смеялся. Обессилев, упал и съежился. Зажмурил глаза, мне хотелось уснуть. Я мечтал увидеть дивный сон, а потом проснуться и прочитать ее смску с извинениями.

Я пытался вспомнить звук работающего мотоцикла, прорывающийся сквозь ночную мглу, но слышал лишь собственный плач. Далекий крик откуда-то из детства забирал меня к себе. Я возвращался в свое естественное состояние. Тянувшаяся шлейфом через всю жизнь боль говорила мне о том, что все хорошо, я в порядке. Мне незачем было что-то менять и тянуться к чему-то новому. Мне было хорошо и тут. Из моего тела торчала сотня кинжалов, и их не стоило трогать. Каждое касание к ним отдавалось новыми импульсами агонии. Вдобавок я был изрезан острыми бритвами и проткнут тысячей гвоздей. Все это добро вонзила в меня моя любимая матушка. Это она причитала о моей никчемности. Это она разжигала вихрь моей неопределенности. Это из-за нее я стал калекой, бесхребетным существом. Я был ее детищем. Плюшевым мишкой для удовлетворения утех. Я ныл, лежа в своей маленькой кроватке. Я снова стал младенцем. Моя люлька зависла в черной невесомости. Надо мной крутились уродливые игрушки, до которых я не мог дотянуться, а по сторонам торчали прутья, как в грязной клетке. Я застрял в детском теле. Мне некуда было убежать из этой западни. Последнее, что я мог делать — ссаться в кровать, чтобы мать наконец поняла, что меня пора отсюда выпустить. Но она только бранилась из-за мокрых пятен в свежей постели и никогда не пыталась понять, что я хочу ей сказать, то и дело рыдая.

— Ну что ты снова орешь, — мать вытаскивает меня из люльки.

Она молода и достаточно привлекательна. Похожа на ту женщину с фотографии, что я нашел в маяке.

— Мама? — кричу я.

— Что ты снова хочешь? — она гладит меня по спине. — Что там у тебя? Зубы режутся?

От ее мягких хлопков мне становится куда легче. Я успокаиваюсь.

— Антон, Антон, что же мне с тобой делать? Вот беда. Папаша твой нас оставил, теперь придется как-то самим выкручиваться, — она вытягивает руки и смотрит на меня.

От мамы пахнет теплым молоком и вкусной выпечкой. Ее огромные зеленые глаза застывают, изучая мое лицо. — Ты очень похож на него, своего папашу, будь он неладен. Ну ничего, ничего, Антоша, я сама тебя подниму на ноги, будешь ты настоящим казаком, в нашу породу, а не в этих мещан. Сопляки. Тьфу на них.

Я опускаю взгляд — под моими ногами черная бездна уходит в бесконечность. От страха я снова принимаюсь кричать.

— Ну что ты вечно кричишь, а? — мама начинает злиться и, прижав меня к груди, сильно бьет по спине. — Почему ты постоянно орешь? Сколько можно? Имей совесть! Антон, так нельзя! Мне завтра на работу, а я опять не высплюсь. Пожалей мать, Антон.

Мать так сильно меня дубасит, что от ее ударов мне хочется кричать еще громче.

— Перестань! Хватит! — мать бросает меня обратно в клетку.

Мне не хватает воздуха. Я захлебываюсь в собственных соплях. Пытаюсь двигаться всем телом, но мать не дает, уткнув свои руки мне в плечи.

— Молчи, мелкий урод. Хватит! Я так больше не могу. Все же ты пошел в папашу, такой же нытик, как он. Будь он неладен, обрюхатил меня и сбежал. Трус поганый! А ведь я жила нормально одна, и хорошо жила, а теперь что? Нянчиться с тобой? Крики твои слушать? И зачем мне это? Ради чего? Чтобы ты потом вымахал и сидел на моей шее до самой смерти? Вот спиногрыз! Чудовище!