Антошка Петрова, Советский Союз

Голос у нее был чистый, но слабенький. Ребята уговаривали ее выступить на конкурсе художественной самодеятельности, она отказывалась, но, когда все же выступила, к своему удивлению, заняла на нем третье место. Теперь в институтских коридорах ее узнавали даже старшекурсники, но надвигалась сессия, с высшей математикой у нее был завал, подготовить ее к экзаменам вызвался главный гений курса, тихоня Серега Окунев. Он же уговорил вступить в туристическую секцию. Теперь Антошка часто ездила в походы и все реже приезжала домой. При встречах мать жаловалась на одиночество, корила ее за свою погубленную юность, плакала. Антошка ей от всей души сочувствовала, но чем она-то могла ей помочь?

Как-то, уже на втором курсе, она приехала домой на ноябрьские праздники, в густой толпе сошла с железнодорожного моста на площадь и мимо памятника Ленину зашагала к автобусной остановке. Руки ей оттягивали авоськи с продуктами. Было еще не поздно, но уже темно. Воздух занавесил мелкий, как сетка, дождь. Глядя под ноги, она торопливо, но осторожно, чтоб не забрызгать пальто, перешагивала через лужи и вдруг услышала, как ее окликнули.

– Тонечка!

Дорогу ей перегородил здоровенный амбал в военной куртке.

– Не узнаешь? А я тебя сразу узнал. Я – Мишка. Помнишь?

За три года он еще больше раздался в плечах и вытянулся. Теперь его смело можно было назвать красивым парнем, но вместе с узнаванием в сердце очнулась боль застарелой обиды, и никакой радости при виде него Антошка не выказала.

– Ты из Москвы?

Она кивнула.

– В институт поступила?

– Угу.

– А помнишь, как ты тогда в автобусе с чайником-то ехала?

Антошка грустно усмехнулась:

– Да сами мы тогда были чайники.

Они помолчали.

– А я вот женился.

Он потряс перед ней ладонью с толстым кольцом на коротком пальце, но в это мгновение проезжавший мимо автобус обдал их фонтаном холодных брызг, Антошка отскочила в лужу, через плечо крикнула «поздравляю» и, уже не разбирая дороги, кинулась к остановке.

В автобусе, сдавленная со всех сторон взрывоопасной толпой, слепая и глухая к окружающему, одной рукой держась за поручни, другой придерживая авоськи, она пыталась вспомнить Артурово лицо и не могла. За три года образ его потерял цельность, сейчас она могла вспомнить его лишь таким, каким когда-то видела в автобусе. Конус подбородка, овал щеки, черные пряди со светившейся сквозь них малиновой мочкой. «Как на абстрактной картине», – подумала она, вспомнив, как месяц назад они с Серегой ходили на выставку современной живописи на Малой Грузинской улице.

Она увидела родное Серегино лицо. Два часа назад, прощаясь с ней на Курском вокзале, он спросил:

– А ты меня не забудешь?

Она рассмеялась.

– Я же всего на три дня уезжаю.

Он прижал ее к себе и, поцеловав в макушку, шепнул:

– Их ведь еще прожить нужно.

Антошка вспомнила общагу, запах табачного дыма, жареной картошки, хлопанье дверей, шарканье ног, гитарное бряцание, взрывы хохота и поняла, что там, а не здесь ее дом и ни на что другое она его не променяла бы. «Кто знает, – подумала, – что со мной было бы, если бы Мишка тогда не разрубил наши с Артуром на один миг соединившиеся судьбы? Может, ошалев от любви, я учебу тогда совсем забросила бы и сейчас мучилась бы на фабрике?»

Опустевший автобус подъезжал к конечной. Через минуту, выходя из него, она глотнула пахнущей хвоей, торфом и близким снегом сырости и, прежде чем зашагать к родному бараку, подумала: «А может, и вправду, что Бог ни делает – все к лучшему?»