Антракт

Через несколько дней я пошла к Матроне сама. Будучи материалисткой, ни глубоко, ни близко в душе я не верила в чудо. То есть, вообще в чудеса, произошедшие с кем-то, я верила, но со мной за достаточно длинную жизнь ни одного чуда не произошло, не произошло оно и ни с одним из моих родных и близких. И как-то идти к Матроне мне было не очень ловко: вроде и ее, и себя я обманываю. Но пошла. Деталей посещения не помню, но чувство отчаяния, которое прочно поселилось во мне, я ей принесла. Ни знамения, ни озарения на меня не снизошло. Через несколько дней я нашла свою первую работу. Спасибо Матроне!

Испытательные сроки

Срок №1

Но не отпускала меня прежняя жизнь! Двадцать лет, отданные авиации, продлились еще год в Москве, в институте авиационных технологий. И Майя и Дима, устроившие мне обструкцию на прежней работе, что явилось причиной увольнения, а потом и отъезда, материализовались в Майю и Диму в этом благословенном институте. Но моя радость от обретения работы была так велика, что я не замечала никаких неудобств и недружелюбных взглядов. И даже стол, за который меня посадили, стоявший между двумя дверьми, за который можно было только вползать, продуваемый сквозняками и ударяемый то одной, то другой открываемой дверью, казался мне вполне себе удобным местом.

И начались мои испытательные сроки…Боже, как кровожадны работодатели к испытуемому в этот период! Причем, не обязательно его заваливают работой – его могут испытывать и ничегонеделанием. Ничегонеделание – это еще более тягостное испытание. То есть, человек на виду, и под присмотром, а конкретного задания не дают. А если и дают, то сразу понятно, что результат никому не нужен – это так, для драйва. Чувствуешь себя в этот момент мышью в кювете, и не знаешь, в какой момент и кто возьмет тебя на испытание, и что это будет за испытание и что оно принесет. Но это был не мой случай. То есть моим он стал на следующем месте работы.

А в авиационном институте я чувствовала себя абсолютно спокойно в плане знаний и опыта, а это-то и настораживало руководителей направлений. И моей основной задачей было не бравировать знаниями, а аккуратненько их выдавать, если спросят. Мое нелегальное положение иностранки успокаивало некоторые разволновавшиеся авторитеты, и я сама предложила душке генеральному директору платить мне не за отработанное время, а за конкретную работу – в штате-то я все равно не числилась. Мне казалось так безопасней в первую очередь для Димы и Майи. Но закончилось это довольно быстро ввиду того, что директор понял, что таким образом я буду обходиться ему дороже, потому что работа выполняется досрочно, и придраться в ней было не к чему. И меня перевели на оклад. Очень маленький. А работы давали все больше и больше. Я реально чувствовала себя Золушкой. Только без всяких намеков на компенсацию в виде принца на балу. Комизм ситуации заключался в том, что мне, иностранке, отдали на обслуживание самый секретный и пафосный объект – авиакомпанию «Россия», которая обслуживала авиарейсы президента. То есть, как сейчас модно говорить, я была в одном рукопожатии от него. И секреты типа плана полетов на ближайшее время были для меня рабочим материалом. И мимо его самолета меня неоднократно проводили. Как удавалось получить пропуск по иностранному паспорту на режимную территорию – российская загадка типа как попасть в советские времена на закрытую военно-морскую базу на Камчатке. Конечно, статус иностранки я тщательно скрывала. Но где-то внутри меня сидела радистка Кэт, и каждый раз, подавая паспорт охране, я останавливала дыхание и ждала любого поворота событий. Но его не случалось, и я увязала в проблемах автоматизации все глубже. И все чаще стало возникать состояние дежавю: я это все проходила там, на моей бывшей родине. Но только там был масштаб шире и уровень решения выше. И у заказчика было реальное стремление избавиться от проблем посредством автоматизации. А понтов было меньше. Это было странно. И это было первым парадоксом, с которым я столкнулась в Москве.