Антракт в овраге. Девственный Виктор

Всё происшедшее было так неожиданно для Бушменова, что он долго не мог себе представить, настроить себя на мысль, что у сидящего перед ним молодого человека, у этого «брюнета с профилем», могут быть какие бы то ни было сердечные воспоминания, связанные с Варварой Леонтьевной. Ему казалось правдоподобнее, что незнакомый человек может его мистифицировать, каким-то чудом узнав имя и вкусы его жены, нежели то, что она, хотя бы невинно (в этом он был уверен), его обманывала. Когда он говорил об «официальном разговоре», он и имел в виду первое предположение, желая именно наказать за неуместную и бестактную шутку, – потому что, если бы верным оказалось второе несчастье, ужас, крушение, – то кого тут наказывать, особенно после смерти жены!..

– Вы знали Варвару Леонтьевну еще девушкой?

– Нет, я познакомился с нею года полтора тому назад.

– За год до её смерти, значит?

– Да приблизительно.

Подумав, Бушменов произнес спокойно:

– Мы жили тогда на Моховой.

– Да. Но я не был у вас на квартире. Это случилось, когда вы получили командировку в Киев.

– Да, да… Была такая командировка. Значит, вы познакомились еще летом?

– В Павловске.

– У нас была милая дача.

– Сад выходил углом на три улицы.

– Варвара Леонтьевна помещалась во втором этаже, там было две комнаты: одна с балконом выходила в сад, из другой была видна аллея дороги. Жена носила лиловое газовое платье…

– Она была как раз так одета, когда я ее увидел в первый раз.

– Да? Оно очень шло к ней!..

– Замечательно!

– К брюнеткам идут лиловые оттенки. Вы говорите, что познакомились с нею во время моей командировки… это продолжалось почти два месяца: август и сентябрь.

– Да. Она без вас и переехала в город.

– Тогда вы и посетили театр?

– Варвара Леонтьевна пожелала, чтобы я взял пятую ложу бенуара. Это, кажется, был её единственный каприз. Вообще для женщины она была не капризна.

Бушменов задумчиво проговорил:

– А знаете, что как раз в этой ложе и во время этой самой пьесы я сделал ей предложение?

– Может быть, она специально потому и захотела начать тот счастливейший для меня вечер именно посещением этого театра? Кто знает?

– Весьма возможно. Что ни говорите, а у неё было чувствительнейшее сердце.

– И очень пылкое… Иногда я боялся, что она упадет в обморок, целуя…

– Представьте, с ней и был раз такой случай.

– Легко можно поверить…

Казалось, еще минута, – и откровенность сделается оскорбительною. Первым опомнился муж. Кривцов вдруг серьезно заметил:

– Так, завтра я жду ваших друзей.

– Хорошо, хотя знаете, что? Стоит ли? Я уверен, что, будь Варвара Леонтьевна в живых, она сумела бы уладить такое дело.

– Она умела это делать.

Бушменов оглянулся, словно боясь, что их могут подслушать.

– Я страшно одинок… Я почти рад, что встретился с вами. Вы понимаете, как мы тесно связаны с вами. А ревность теперь была бы неуместна. Всё-таки Варенька сделала мою жизнь счастливою! О вашем романе никто не знает?

– Только вы.

– Тогда знаете, что? Оставим воинственные замыслы. Ну, какие мы дуэлисты? Будемте друзьями.

Кривцов молча пожал руку Бушменову и они вошли в ложу. В полумраке Бушменов смотрел на лицо молодого человека и думал:

– А всё-таки какая хитрячка была эта Варенька! – выдумала, что ей не нравятся брюнеты с профилем!

И мысль о её слабости, недостатке, сделала как-то еще привлекательнее память о любимой жене.

IV.

Актеры в последний раз вышли на вызовы: и маленькая ingenue, и дядюшка с биноклем через плечо в клетчатом костюме, и простоватый жених, и влюбчивая старуха. Казалось, конец пьесы должен был бы почему-то положить конец и всему странному вечеру, но Кривцов не исчезал, а реальнейшим образом надевал пальто, две коробки тертых каштанов лежали на диванчике, и Бушменов в своем сердце чувствовал новую дружбу, которая, как это ни удивительно, не омрачала памяти Вареньки.

Ну что же делать! Женское сердце, женская душа так сложны! Кто их разгадает? Одно верно что он был счастлив, любим и что у него теперь есть с кем говорить о прошлой любви, есть человек, который его поймет. К тому же новый приятель казался порядочным и симпатичным человеком… Да и могло ли быть иначе? Варенька была женщиной с редким вкусом!

Бушменов мельком взглянул в зеркало и, пожав руку Кривцову, сказал:

– Мы поедем поужинать вдвоем, не правда ли?

– Хорошо. Я сам об этом думал.

Они ни разу не выходили в фойе и буфет, словно забыв о курении. Расходящаяся толпа задержала их у ложи. Случайно взор Бушменова остановился на господине, стоявшем прямо против них. Маленького роста, с животиком, он был в расстегнутом пальто, из-под которого виднелся фрак с белой гвоздикой в петлице, в красных, без перчаток, руках незнакомца была конфетная коробка, перевязанная лиловой мочалой.

Бушменову снова показалось, что он во сне. Подойдя к чужому господину, ничего не видя, он спросил громко, будто допрашивал:

– Тертые каштаны от Беррэн?

Тот заморгал глазами, бормоча:

– Что вам угодно?

– Это у вас, – тертые каштаны от Беррэн?

– Да, но какое вы имеете право?

– Я муж! Понимаешь, дрянь ты этакая? Я – муж!

Несколько голов обернулось в их сторону.

Кривцов тихо сказал:

– Не стоит!