Том 1. Первая книга рассказов

Михаил Алексеевич Кузмин Собрание прозы в девяти томах Том 1. Первая книга рассказов

Предисловие

Составляя это собрание, редакторы стремились представить прозу М. А. Кузмина с наибольшей полнотой. Издание запланировано на девять-десять томов. Первые три тома воспроизводят, одну за другой, первые три книги прозы Кузмина, изданные «Скорпионом»: Первая книга рассказов (1910), Вторая книга рассказов (1910) и Третья книга рассказов (1913), причем роман Крылья входит в первую из них. В 1914-18 гг. в Петрограде выходило Собрание сочинений Кузмина (в издательстве М. И. Семенова); мы воспроизводим из него все книги с прозой, но тома нашего издания следуют хронологии написания, а не выхода книг. Таким образом, в нашем четвертом томе будут сборники рассказов Покойница в доме/Сказки (1914) и Зеленый соловей (1915); пятый том будет включать роман Плавающие-путешествующие (1915), который воспроизводится по берлинскому изданию, и сборник Военные рассказы (1915) (который не входил в собрание сочинений); шестой том-роман Тихий страж (1916), тоже по берлинскому изданию, и книгу рассказов Бабушкина шкатулка (1918); последние два сборника рассказов, Антракт в овраге (1916) и Девственный Виктор[1] (1918) составят наш шестой том; в седьмом томе будут помещены роман о Калиостро и вся несобранная художественная проза (рассказы и частично опубликованные романы). В остальных томах будут помешены книга статей Кузмина Условности (1923) и несобранные статьи, рецензии и предисловия, а также разный другой материал пестрого характера. Нам не удалось достать тексты следующих опубликованных рассказов: «Федя-фанфарон», «Прогулки, которых не было», «Воображаемый дом», «Княгиня от Покрова» и «Невеста».

ВЛАДИМИР МАРКОВ

Беседа о прозе Кузмина

– Я не совсем понимаю последних слов.

– Песня еще длинна, и из дальнейшего яснеет смысл предыдущего. Само по себе ничто не бывает понятно.

Кузмин. Комедия о Алексее человеке Божьем

В рецензиях на недавнее собрание стихов Кузмина можно было прочесть, что вот дескать забытый поэт наконец восстановлен в правах. Трудно сказать, сколько на свете так называемых «истинных любителей поэзии», но они всегда знали цену Кузмину (так же как они увлекались стихами Пастернака до истории с Живаго и восхищались Мандельштамом до мемуаров его вдовы). Проза Кузмина несколько иное дело. Она всегда была как бы падчерицей, хотя внешний успех некоторым вещам (Крыльям, например) выпадал и количественно современники писали о кузминской прозе больше, чем о его стихах, и ее высоко ценили такие знатоки как Вячеслав Иванов и Брюсов.

Большинство критиков, особенно журнально-газетных, естественно, обсуждали гомосексуальную тему у Кузмина, не проявляя при этом ни особой осведомленности, ни вкуса. Может быть, не меньше писалось о Кузмине как стилизаторе, тем более что в это время складывалась целая стилизаторская школа (Ауслендер, Садовской и др.), до сих пор ожидающая исследователя (который должен будет выяснить и сформулировать сущность самого явления стилизаторства). Впрочем, Кузмин привлекал внимание не только как стилизатор, но и как стилист, причем часто одновременно восхищались совершенством стиля и отмечали (то порицательно, а то и с похвалой) языковые небрежности[2]. Заметили критики и кузминское «нерусское» усиление роли повествовательной интриги и занимательности[3], и для некоторых из них это означало вытеснение психологии, превращение героев в картонные фигуры, в то время как другие (тот же Иванов) даже в таком казалось бы чисто «фабульном» романе как Подвиги Великого Александра именно в лепке образа и в психологических аспектах и видели особые достижения автора. Своих литературных предков подсказал критике сам Кузмин, когда в известной статье перечислил Апулея, аббата Прево, Лесажа, Бальзака, Флобера, Франса и «бесподобного» Анри де Ренье, а потом добавил к ним Лескова, Островского и Мельникова-Печерского. Разные критики и в разное время прибавляли к этому списку Пушкина, Диккенса, Достоевского, Толстого, Сореля, Клода Проспера Жолио Кребийона и греческий роман.

Согласия в оценке было мало – и не только между элитой и газетной братией, а и между людьми понимающими: Вячеслав Иванов увидел в экуменических идеях