Хотя язык и мобильность сыграли важную роль в оформлении антропологии как либеральной и внутренне разнообразной области знания, специфика британской дисциплины лучше всего проявляется в характере ее институционального положения. Именно здесь начинают прорисовываться особенности взаимодействия между антропологами и их спонсорами — взаимодействия, в процессе которого формируются темы исследований, создаются условия для развития и воспроизводства дисциплины как конкретного вида интеллектуального творчества (
Работавшие в последние десятилетия в Великобритании антропологи провели значительную часть своей профессиональной деятельности в институциональных условиях, способствовавших формированию того, что можно было бы назвать ментальным климатом «осадного положения». Прошедшие 30 лет в стране были отмечены радикальным реформистским настроем тэтчеровского и блэровского правительств, которые стремились решить проблему финансирования высшего образования с помощью призывов соединить науку с производством, лозунгов «получения отдачи от инвестированных денег» и демонстрирования взаимодействия с «обществом». Необходимость представлять отчеты о внедрении этих директив в виде, удобном для перевода научных достижений в формальные статистические показатели роста, привела к тому, что административные цели и дух менеджерства стали доминирующими факторами в определении направлений деятельности университетов (
Таким образом, в последнее время исследования проводились в условиях, которые ревниво оберегались от разнообразных сторонних притязаний и часто вынашивались в атмосфере недоверия. В государственных фондах все определялось критериями «результатов», и учреждения и дисциплины оказались втянутыми в конкуренцию за обладание тем, что понималось всеми как очень ограниченные и быстро тающие средства на научные исследования[14]
.Зависимость от государственного финансирования заставляет антропологов искать пути приспособления к данной ситуации. К примеру, государственные фонды сегодня все чаще требуют, чтобы антропологи демонстрировали «общественную востребованность» предпринимаемых исследований посредством нахождения, так сказать, «групп пользователей», которые были бы готовы заранее, еще до начала исследований, сообщить, что для них таковые окажутся полезными. Очевидно, что проведение исследований в открытых, антипозитивистских рамках в такой ситуации ставится под угрозу.
Неудивительно также и то, что в этих условиях антропологи пытаются найти адекватные способы реагирования и сопротивления. Адам Купер в своей вступительной речи на конгрессе Европейской ассоциации социальных антропологов в Лиссабоне призвал дисциплинарное сообщество к тому, чтобы всячески не признавать маргинальное положение дисциплины. Однако мне представляется, что для нашей дисциплины в маргинальности есть свои преимущества — и, возможно, это единственные преимущества, на которые антропология может реалистично надеяться в ближайшем будущем. Важно не забывать, что антропология всегда была маргинальной дисциплиной в том смысле, что она брала на себя миссию говорить от лица «маргинального», вскрывать причины, которые конституировали все маргинальное как собственно «маргинальное», показывать условность тех факторов, которые делали центр «центром», и анализировать те механизмы, с помощью которых центр устанавливал свою власть. Будучи погруженными во множественность, антропологи хорошо знают, что некоего одного, ведущего «центра» нет, а если бы таковой и был, то условия нахождения в нем попросту препятствовали бы пониманию того, где мы находимся.
Работа в маргинальных областях позволяет антропологам говорить о полноправном присутствии их дисциплины на общей арене научных исследований[15]
. Так, если мы посмотрим на требования, предъявляемые спонсорами, то увидим, что антропология отвечает многим из этих требований, в то время как другие, более «центральные» дисциплины, такие как экономика или психология, тщетно пытаются удовлетворить им.