Кроме того, интеграция на таких условиях означала уничтожение образа жизни, отличавшегося от предполагаемого «бразильского» образа жизни. Учитывая тот факт, что население страны в целом само по себе весьма дифференцированно, требование «однообразия» по отношению к индейцам оказывается дискриминирующим вдвойне: оно, во-первых, отрицает легитимность их собственного образа жизни; а во-вторых, навязывает им приспосабливание, которое более ни от кого в стране не требуется.
Помимо этого создание для индейцев постоянного напряжения в связи с дискриминационными мерами, как это часто происходит на местном уровне, можно приравнять к своего рода психологическому подавлению. Как бы мы ни смотрели на это, интеграция и сегрегация представляют собой разные формы достижения одного и того же — отрицания законной инаковости. А быть индейцем как раз и означает быть иным в контексте межэтнического контакта. Вне контраста с
Наиболее решительный разрыв этих двойных обязательств был обеспечен самими индейцами. Движение бразильских индейцев, сколь бы ни малы казались его результаты, уже сделало здесь определенные успехи, вопреки мстительным действиям землевладельцев, владельцев шахт и лесоразработок — действиям, приведшим к убийству их лидеров, уничтожению целых семей, незаконным арестам и другим формам репрессий.
Бразильской антропологии еще необходимо освоить события последних десятилетий, ставшие свидетелями глубокой трансформации политической роли индейцев как на местном, так и на общенациональном уровне. Ни один из теоретических подходов, например, исследования аккультурации, модель межэтнических трений или теория этничности, не представляется вполне подходящим для раскрытия сложностей индигенного движения в современной Бразилии. Требуются более чувствительные и гибкие инструменты для того, чтобы справиться с озадачивающими противоречиями, которыми полно это движение с его калейдоскопическим набором индейских персонажей и головокружительной скоростью, с которой меняются их тактики и стратегии (причем в контексте, когда антропологи утрачивают роль их ораторов и адвокатов). Еще сильнее, чем прежде, раскрывается вся неловкость и неадекватность субъект-объектного подхода, на котором основывалась почти вся антропология. Этот опыт, возможно, еще слишком нов для того, чтобы оценить его с помощью находящихся в нашем распоряжении теоретических инструментов, и является слишком свежим, чтобы мы успели разработать новые. Например, чрезвычайно завышенные материальные требования некоторых индигенных групп в ответ на просьбы о помощи в исследовании все еще поражают отдельных этнографов и вызывают их недовольство. Ирония в том, что это настроение «отмщения» со стороны индейцев является побочным продуктом воинственных усилий этнографов по защите индигенных прав. Все еще находясь под эмоциональным и интеллектуальным влиянием этого беспокоящего обстоятельства, этнографы пока не успели как следует оценить все импликации этой новой ситуации в межэтнических отношениях.
Возможно, одним из шагов в данном направлении станет усилие по демистификации представления о том, что «тотемические» общества не имеют истории или являются «холодными», и признание раз и навсегда того факта, что история не только присутствует у индейцев, но и «скраивается» ими по их собственным образцам, возможно с первого взгляда и неузнаваемым для нас, но являющимся неотъемлемой частью их продолжающихся традиций
И в самом деле, интерес к этноистории возрождается в Бразилии вновь после временного промежутка, в котором доминировал структурализм (
Эта активная роль антропологов должна быть непременно учтена в теоретических разработках будущего. Антропологи как граждане несут ответственность не только по отношению к народам, которые они изучают, но и по отношению к дисциплине, которой они занимаются.