Антропология Адвентистов Седьмого дня и свидетелей Иеговы

Соломон писал: «Участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание (альтернативный пер. на полях «дух» евр. Руах) у всех, и нет у человека преимущества перед скотом… Все идет в одно место, все произошло из праха, и все возвратится в прах. Кто знает: дух (руах) сынов человеческих восходит ли вверх, и дух (руах) животных сходит ли вниз, в землю?» (Еккл. 3:19–21) Итак, согласно Соломону, в смерти нет разницы между духом человека и духом животного.

Утверждение Соломона о том, что дух (руах) возвращается к Богу, Который дал его, означает, что к Богу возвращается просто то жизненное начало, которое Он дал. Нет никакого указания на то, что дух или дыхание было сознательной сущностью, независимой от тела. «Руах» может быть отождествлен с тем «дыханием жизни», которое Бог вдохнул в первого человека, чтобы оживить его безжизненное тело (ср. Быт. 2:7)»[125].

Заметим, что данная интерпретация текста заведомо порочна, ибо не учитывает знаки препинания. В 3 главе Соломон задает вопрос, а в 12 сам на него и отвечает. Кто дал право понимать ответ через собственное толкование вопроса? Это сравнимо с тем, как если бы мы, сидя за столом с адвентистом, спросили его: «Вам нужен чай или нет?» И на его ответ: «Нужен», ответили: «Ну, значит, не нужен». Такое отношение к тексту можно смело назвать издевательским!

Стоит заметить, что, как уже мы говорили выше, Библия не знает такого понятия как «жизненное начало» или «искра жизни». Напротив, слово «дух» часто употребляется именно в смысле «некоей разумной сущности, способной к сознательному существованию вне тела». Так, духами называются ангелы (Евр. 1, 13), без сомнения не имеющие физического тела и столь же без сомнения, разумные. Духом называется и бестелесный и разумный Бог (Ин. 4, 24). Да и Сам Господь говорит, что «дух плоти и костей не имеет» (Лк. 24, 39). Так что именно утверждение адвентистов является антибиблейским.

Что же касается их попытки объяснить прямые слова Соломона, то она не выдерживает никакой критики. Бог и до момента смерти помнит всех людей, и сейчас «в Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти» (Иов. 12, 10)[126]. Потому сказать, что Бог забирает к Себе «жизненный принцип» или «запоминает человеческие характеристики», как это понимает другой адвентистский автор[127], значит — не сказать ничего[128].

Но если принять православное понимание данного текста, то все встанет на свои места: «Тело и дух возвращаются к своему первоисточнику: тело возвращается в прах, каким оно и было, а дух возвращается к Богу, Который дал его. Это возвращение к Богу нельзя понимать в смысле уничтожения личного самостоятельного существования духа, так как Екклесиаст ясно говорит о существовании человека и за гробом. Если в гл. 3, ст. 21 он ставит скептический вопрос, имеет ли человек преимущество пред скотом, и восходит ли дух его вверх, то здесь на оба вопроса дается утвердительный ответ и, следовательно, признается продолжение личного существования человека после смерти. Но подобно другим священным мудрецам Екклесиаст не мог представить более или менее полной жизни вне связи с телом, он не знал новозаветного учения о воскресении из мертвых (и это вполне понятно, ибо тогда была лишь надежда на приход Мессии, Который сможет победить смерть и в Себе дать воскресение, ибо только после этого люди получили уверенность в восстановлении утраченного единства человеческой природы — свящ. Д.С.) и потому не мог возвыситься над обычным представлениями о шеоле; он был далек от сознательной веры в блаженное состояние душ в общении с Богом (тем паче, что до искупительной смерти Христа никакого блаженства души и не имели — свящ. Д.С.). Понятно, что Екклесиаст не мог находить полного утешения в такой вере в загробную жизнь человека и не имел оснований отказаться от своих суждений о суетности жизни. Напротив, он видел здесь новое и самое сильное доказательство ее. Поэтому в своем заключительном слове он снова повторяет: «суета сует, все суета». Лишь радостная весть Нового Завета могла освободить человека от суеты и дать надежду на вечное блаженство»[129].