Антропология революции

Присутствие этой культуры в восточных и южных регионах страны теперь гораздо заметнее, хотя и обеспечивается оно преимущественно через государственные каналы культурной коммуникации (система образования, национальное ТВ и радио, государственные и коммунальные учреждения культуры) и меньшей частью — через коммерческие культурные индустрии. В последние годы уже можно говорить о качественно новом явлении — впервые в национальной истории можно фиксировать становление собственно украинских культурных индустрий. Впрочем, эта тема заслуживает отдельного рассмотрения[501].

Другое изменение — трансформация роли российской (бывшей общесоветской) культуры и взаимодействия с культурным пространством России. Утратив роль метрополии политической, России в значительной степени удалось сохранить не только роль культурной метрополии, особенно для востока и юга Украины, но также и роль посредника между украинским потребителем и глобализованной мировой (массовой) культурой. Голливудские боевики, спутниковые телеканалы, популярные западные бестселлеры — все это среднестатистический украинский обыватель, скорее всего, видит или слышит в русском переводе. Однако «скорее всего» — не значит «непременно»: сформированную еще в сталинское время монополию на культурное посредничество между (постсоветским пространством и внешним миром российская культура утратила, а свое влияние на эти процессы, видимо, будет постепенно терять и в дальнейшем. Темпы этой утраты влияния несколько ускорились после 2004 года, хотя и сегодня такие действия государства, как активное претворение в жизнь законодательства о дублировании иностранных фильмов на украинский язык (ранее эти нормы игнорировались прокатным бизнесом), сопровождаются протестными кампаниями пророссийских политических сил и связанных с Россией медиаструктур.

Теперь — о внешнем культурном влиянии. Оно усилилось не только благодаря разрушению «железного занавеса», вездесущей глобализации, Интернету и так далее. Не столь очевидным, но тем более важным стало влияние европейской культуры повседневности, главным образом благодаря миграционным процессам — несколько миллионов украинцев работают сегодня во многих странах Европы, сотни тысяч — отдыхают, учатся, стажируются за границей. Результатом этого становятся не только консюмеризм, но и динамичное распространение знаний, навыков предпринимательства, деловых и бытовых привычек, ускоряющее развитие постиндустриальных отраслей экономики. Впрочем, такие тенденции гораздо сильнее в западных и юго-западных регионах и значительно слабее — на индустриальном востоке или даже в малоиндустриальном Крыму, где индустрия отдыха, кажется, все более отстает не только от Турции, Египта и Черногории, но даже от своего постсоветского собрата на западе Украины — курорта Трускавец.

Еще одна характерная черта культурных изменений на русскоязычном востоке Украины: если советское культурное наследие здесь в значительной мере слилось с местной, региональной культурной традицией, «одомашнилось» (свидетельство этого — сооруженный в Донецке прижизненный памятник Иосифу Кобзону как выдающемуся земляку), то современная российская культура все более воспринимается как хотя и «братская», но все же иностранная. Социологический опрос русскоязычных жителей Украины, проведенный Центром им. А. Разумкова в мае-июне 2007 года, показал: «Треть русскоязычных относят себя к украинской культурной традиции, почти треть — к советской, 6 % — к европейской. К российской культурной традиции — меньше четверти…»[502]

Впрочем, эти изменения характерны прежде всего для молодого поколения, а культурные идентичности людей старшего возраста изменяются незначительно, что и обеспечивает общую «живучесть» советского компонента культуры современного украинского общества. Возвращаясь к приведенным выше данным, можно смело предположить, что практически все, кто отнес себя к советской культурной традиции, — люди пенсионного или предпенсионного возраста, почти все «европейцы» — не старше сорока лет, а идентифицирующиеся с украинской культурной традицией — это русскоязычные в быту этнические украинцы.

Особого внимания заслуживают трансформационные процессы в украинском обществе, начавшиеся осенью 2004 года и внешне выразившиеся в длительном и масштабном противостоянии двух крупных, хотя и не монолитных политических коалиций (условно называемых «оранжевой» и «бело-голубой»), С одной стороны, это, разумеется, усилило политическую консолидацию населения в рамках каждой из упомянутых виртуальных «двух Украин», делая условную политическую стену между ними все менее преодолимой. С другой стороны, эта поляризация интенсифицировала общенациональное коммуникативное (а следовательно, и культурное) пространство, сделав для жителей Украины гораздо более актуальными, важными, узнаваемыми именно общенациональные темы, проблемы, политические фигуры. Это стоит подчеркнуть особенно для тех российских наблюдателей, кто увлечен обсуждением перспектив раскола Украины.