Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

От своей отдаленной и почти незнакомой, по его собственному утверждению, арабской родни Альмонасид унаследовал пару темных раскосых глаз и изящную тонкогубую улыбку. Среднего роста, он был правильного телосложения и бойкого жокейского нрава. Поколения, если не столетия назад Альмадос покинул Кастилью, и Альмонасид променял Севилью на Новый Свет. Они сначала обосновались в Чили, затем перешли горы и осели в Мендосе. Его отец был губернатором «отдаленной и меланхоличной Риохи… среди циклопических скал и грубо высеченных предшественниками пирамид которой», говоря словами поэта Хоакина Гонсалеса, близкого друга семьи, молодой Альмонасид приобрел уважение к высотам Анд, которому он никогда не изменял. Подобно Сент-Экзюпери, он был типичное дитя своего времени, увлекающееся техникой и проблемами дизайна. Исключенный из военно-морского колледжа в Буэнос-Айресе за «отсутствие дисциплины», он применил свои познания в геометрии, став землемером, а затем уехал во Францию, чтобы изучить санитарию – его страстным желанием было дать городу Баия-Бланка современную муниципальную систему канализации. Вместо этого его сразил недуг воздухоплавания, который смертельно инфицировал Вуазана, Сантоса Дюмона и братьев Фарман, и он потратил свое свободное время на чтение трактатов по авиации и конструкциям стабилизаторов. Уже в 1913 году он писал домой восторженные письма с планами построить аэромобиль, способный пересечь Атлантику за один взлет и посадку. Поскольку для этого чуда Жюля Верна был необходим пилот, а сам он был непоседа, Альмонасид решил, что ему лучше самому освоить основы воздухоплавания.

Далее события развивались как в фильме братьев Маркс: Морис Фарман едва мог понять его испанский, как и Альмонасид с трудом понимал французский Фармана. В результате Фарман решил, что имеет дело с опытным летчиком, прибывшим во Францию – на родину самолета, чтобы получить лицензию международного пилота. После взлета с ним на краткий круговой полет из «любезности» вокруг аэродрома в Туссус-ле-Нобль он вылез из самолета и предложил Альмонасиду взлететь самостоятельно. Боясь разочаровать толпу любопытных зрителей, собравшихся понаблюдать за иностранцем, Альмонасид решил, что будет взлетать, хотя он никогда прежде не летал. Соло закончилось случайной остановкой двигателя (считавшейся высшим пилотажем смелых), как только он пошел на посадку. Это убедило собравшуюся компанию, что перед ними аргентинский ас за привычной работой. Убеждение укрепилось во время его второго полета, когда он случайно задел крышу своей гостиницы, когда шел на посадку. Кто, кроме аса, имеет смелость летать столь низко! Альмонасид попросту не знал о необходимости встречного, а не попутного ветра.

Все в последующей карьере этого чувствительного аргентинца было окрашено в те же эпические тона. Когда в 1914 году началась Первая мировая война, он вступил в Иностранный легион и участвовал в боевых действиях прямо в окопах. Он мог бы навеки остаться там, но его друг Гюстав Эйфель, инженер и конструктор известной башни, использовал свое влияние на военных, чтобы перевести Альмонасида из блиндажей на летные поля. На новом поприще «аргентинский ас» скоро сделал себе имя своими смелыми ночными полетами над немецкими линиями, и в Аргентине (вероятно, нигде более) он считается «изобретателем» ночных бомбардировок. Ему неоднократно везло на счастливые случайности, что он скромно приписывал своей «удачливой звезде», но которую военные корреспонденты были готовы приписать вошедшему в легенду мастерству, так что в итоге, когда он наконец возвратился на родину в 1919 году с военной медалью, боевым крестом и в чине капитана французской армии, президенты клубов устроили ему торжественную встречу с политическими деятелями и очаровательными сотрудницами, отвечающими за его размещение, стремящимися украсить дважды орденоносный блеск их столов.