Генеральный откуп был уничтожен в 1791 году декретом Национального собрания.
О впечатлении, произведенном этим событием в революционных кружках, можно судить по следующему отзыву «Père Duchêsne»:
«Хотелось бы мне присутствовать в отеле откупа, посмотреть на жирные морды финансистов за зеленым столом, когда они узнали о декрете Национального собрания. Конечно, эти… последуют примеру аристократии и утянут за границу награбленное у нас добро. Предлагаю гражданам всех секций соединиться, потребовать у них отчета, вырвать у них из глотки все, что они нажили воровством и разбоем».
По уничтожении откупа нападки на него продолжаются в том же изящном стиле. У откупщиков предполагалось 300—400 миллионов награбленного состояния: это и помимо всякой ненависти было бы кстати для обанкротившегося государства. Но расчет был преувеличен: состояние всех откупщиков, в виде земель, домов и денег, достигало, по расчетам Мольена, только 22 миллионов.
В 1793 году г-н Kappa предложил назначить комиссию для исследования преступлений, обманов и грабежей откупа.
«Нет, вы не оставите в покое этих глупых пиявок, – говорил он, – вы заставите их изрыгнуть кровь, которую они высосали из тела народа!.. Законодатели, нельзя терять времени; все эти казнокрады, эти пиявки, эти отвратительные спекулянты продадут свои имения и унесут к вашим врагам остатки общественного достояния, если вы не поспешите предупредить их».
Но в это время шла борьба Горы с Жирондой, и об откупщиках на время забыли.
Между тем откупщики вовсе не собирались ни продавать имущество, ни бежать за границу. Уверенные в своей правоте, они организовали комиссию, которая должна была ликвидировать дела и представить отчет правительству.
В июне 1793 года комиссия была уничтожена, бумаги ее опечатаны, касса секвестрована. Немного позднее у откупщиков произвели обыск, опечатали имущество, арестовали бумаги. В них, однако, не нашлось ничего подозрительного. Бумаги были возвращены владельцам, печати с их имущества сняты, ликвидационная комиссия восстановлена. Конвент назначил сроком ликвидации 1 апреля 1794 года.
Но в ноябре 1793 года депутат Бурдон заявил в Конвенте: «Вот уже сотый раз говорят о расчетах с откупщиками. Я требую, чтобы эти пиявки были арестованы и преданы мечу правосудия, если они не представят отчет через месяц».
Под влиянием этого заявления Конвент издал декрет об аресте откупщиков 24 ноября.
Лавуазье узнал об этом в тот же вечер и укрылся у бывшего сторожа академии Люкаса. Два дня он провел в нерешимости, наконец мужество одержало верх; он вышел из своего убежища и был отведен в тюрьму «Port-Libre» (бывший монастырь «Port-Royal»).
Тут он застал большое и довольно веселое общество. В то время беззаботную жизнь, кажется, только и можно было найти в тюрьмах. На воле свирепствовала тирания революционных комитетов, шпионство развилось в неслыханной степени; никто не мог быть спокоен за свою участь. Попадая в тюрьму, успокаивались, подчинялись неизбежному и старались устроиться поудобнее и провести время повеселее в ожидании близкой смерти.
У каждого из заключенных была своя камера. По вечерам собирались в общей зале: женщины вязали и шили, мужчины читали, спорили, писали. Потом ужинали; в 9 часов являлись на перекличку, затем расходились по камерам. Впрочем, и после этого времени можно было посещать друг друга. Лавуазье работал здесь над составлением сборника своих работ, у него оставалось мало надежды на спасение; это видно из следующего письма к жене: