Ануш. Обрученные судьбой

Ханифе была дочерью Джевдет Бея, кузена Энвера-паши и одного из лидеров Комитета Единения и прогресса. Девушка была умна и привлекательна, и мадам Орфалеа была более чем довольна тем, что Ханифе стала регулярно присоединяться к Джахану во время чаепития. Кода подавали чай, мадам Орфалеа забирала Лале — или для полуденного сна, или на прогулку в парк, оставляя молодых людей поговорить наедине.

Джахан не знал, что именно сказали его отцу. Из-за болезни полковник Орфалеа не покидал своей комнаты и ни разу не сталкивался с внучкой, но, как бы то ни было, Джахан и не собирался показывать ее отцу. Он не мог ему простить содеянное, и, несмотря на мольбы матери, отец и сын не помирились.

Годы 1916-й и 1917-й были кровавыми как для войск Антанты, так и для Тройственного союза. В это время состоялись одни из самых важных сражений — битва при Вердене и битва на Сомме.

На ближневосточном театре война велась на месопотамском фронте главным образом против британцев, но с переменным успехом.

В эти годы появились бронированные танки и немецкий самолет «Бич Фоккера»[52]. Джахан как инженер именно в этот период мог бы себя проявить, но происходящее в мире его мало интересовало. Из-за инвалидности его не только не направили в действующую армию, но даже не предложили должность в Министерстве обороны, как это было сделано для многих получивших ранения офицеров. Впрочем, он и не стремился там работать.

Его мир был ограничен родительским домом и его окрестностями, и то, что ранее казалось ему тюрьмой, стало убежищем после появления в доме Лале. Он старался не думать о том, что творилось за его стенами, за пределами города, жил сегодняшним днем.

Заканчивался год, и ничто не предвещало победу ни Османской империи, ни Тройственного союза. А вот жизнь одного искалеченного солдата и его семьи стала безмятежной.

Ануш

Лейтенант оставил Ануш на попечение своего овдовевшего дяди Хасана Кадри, одного из самых богатых торговцев в Гюмюшхане. Кадри как раз собирался уезжать в свой летний дом в Искендеруне и согласился взять с собой армянку, выдаваемую за служанку-мусульманку.

Девушку взяла под свое крыло Невра — кухарка, которая кормила ее, оберегала и не задавала лишних вопросов. Остальные слуги были не особо дружелюбными, но, как правило, не донимали ее расспросами.

Кадри решил переправить Ануш из Искендеруна в Бейрут на корабле. После того как торговец раздобыл необходимые разрешения для путешествия, он купил девушке билет и оставил ее дожидаться корабля на причале.

Ануш ждала возле билетной кассы и наблюдала за тем, как корабли входят в гавань и выходят из нее. На ней была традиционная одежда, и она ничем не отличалась от женщин-мусульманок. Недалеко от нее расположилось семейство, тоже ожидающее посадки на корабль.

У ног Ануш стояла сумка со сменной одеждой, небольшой суммой и билетом. Девушка смотрела на мутную воду, плещущуюся о причал, когда вдруг ее накрыла чья-то тень.

— Нас не представили друг другу должным образом, — сказал мужчина. — Меня зовут Армин Вегнер. — Он снял шляпу, и солнце осветило его короткую стрижку и бледное лицо.

Немецкий солдат очень изменился — форма болталась на нем, а лицо было — кожа да кости. Он казался истощенным, будто отдал людям, которых фотографировал, часть самого себя.

— Я у вас в долгу, Армин Вегнер. Как вы меня узнали?

— Мужчина, который покупал вам билет в кассе, назвал вас Ануш. Я не был уверен, но надеялся, что это вы.

— Что вы здесь делаете?

— Я работал какое-то время в больнице, где содержатся больные холерой.

— Я думала, вас арестовали в Гюмюшхане.

— Да, на некоторое время. Они узнали о моих фотоснимках, и, если бы не вмешательство фон дер Гольца, меня бы судил трибунал. В наказание меня послали работать в больницу в Сивасе, где лежали страдающие лихорадкой, а затем перевели сюда. Я болел, поэтому меня отсылают домой.

Позади него грузчики разгружали ящики, как вдруг один упал и разбился, усыпав пристань бананами, которые помчалось подбирать семейство, сидевшее рядом с Ануш и Армином.

— Завтра я уезжаю на поезде в Берлин, — продолжал Армин. — Я просто убивал время, прогуливаясь по порту, когда услышал, как мужчина упомянул ваше имя. Оно очень необычное.

До них ветер донес крики и проклятия, раздававшиеся из толпы, сгрудившейся возле разбитого ящика. Маленькие лодки, как собаки, были прикованы цепями к причалу. Снасти суден гремели и лязгали, их шум доносился с моря. На корабле пробили склянки, он вошел в гавань и стал на якорь.

— Вы знаете, что произошло с остальными? — спросила Ануш. — С капитаном Орфалеа?

— Я виделся с ним. Его прооперировали в Сивасе. Они сделали все, что могли, но он потерял ногу. Потом его отправили в Константинополь.

— Он калека?

— Да.

Повернувшись к воде, Ануш увидела на горизонте очертания судна. Казалось, оно просто висит между морем и небом, а солнце разбрасывало блики вокруг него.

— Он что-нибудь говорил о Лале, моей дочери?

— Да, он говорил о ней. Сказал, что ее поручили заботам американской пары — доктору Стюарту и его жене.

— Доктору Стюарту? Вы уверены?

Армин кивнул.