Анж Питу

— То есть я хочу вернуться на ферму, господин Жильбер.

— Вы опять, Бийо?

— Ах, господин Жильбер, видите ли, я слышу голос, который зовет меня туда.

— Берегитесь, Бийо, этот голос призывает вас дезертировать.

— Я же не солдат, чтобы дезертировать, господин Жильбер.

— То, что вы собираетесь совершить, будет еще худшим дезертирством, чем дезертирство солдата.

— Объясните мне, почему, доктор?

— Как! Вы пришли в Париж, чтобы разрушать, а сами удираете, как только здание начало разваливаться?

— Я так поступаю, чтобы не раздавить моих друзей.

— Вернее, чтобы вас самого не задавило.

— Хм-хм! — возразил Бийо, — не грех и о себе немного подумать.

— Ах, вот как вы считаете! Можно подумать, что камни не падают вниз! Можно подумать, что, когда они падают, они не могут проломить голову даже тем, кто от страха успел отбежать довольно далеко!

— Но вы же прекрасно знаете, что я не трус, господин Жильбер.

— Тогда оставайтесь: вы нужны мне здесь.

— А моему семейству я нужен там.

— Бийо, Бийо, мне казалось, я сумел вам растолковать, что для человека, любящего родину, семьи не существует.

— Хотел бы я знать, смогли бы вы повторить эти слова, если бы ваш сын Себастьен лежал сейчас на месте этого молодого человека?

И он указал на убитого.

— Бийо, — стоически сказал Жильбер, — придет день, когда я буду лежать перед моим сыном Себастьеном, как сейчас это мертвое тело лежит передо мной.

— Тем хуже для него, если в этот день он будет таким же бесчувственным, как вы.

— Надеюсь, он будет лучше меня и будет еще более стойким, если я подам ему пример стойкости.

— Значит, вы хотите, чтобы ребенок смотрел, как льется кровь; чтобы он с малых лет привыкал к пожарам, виселицам, мятежам, ночным нападениям; чтобы он видел, как оскорбляют королев и угрожают королям, — и вы хотите, чтобы после всего этого, став твердым как камень и холодным как сталь, он любил и уважал вас?

— Нет, я не хочу, чтобы он все это видел, Бийо; вот почему я отослал его в Виллер-Котре, правда, сегодня я об этом почти жалею.

— Как, вы об этом жалеете?

— Да.

— Почему именно сегодня?

— Потому что сегодня он увидел бы, что басня про льва и крысу не просто сказка, он увидел бы, что так бывает и в жизни.

— Что вы хотите этим сказать, господин Жильбер?

— Я говорю, что он увидел бы, как случай привел бедного фермера, храброго и честного человека, не умеющего ни читать, ни писать, в Париж. Этот человек и помыслить не мог, что жизнь его может иметь какое-либо — доброе или злое — влияние на судьбы людей, вознесенных так высоко, что он едва отваживался поднять на них глаза. Так вот, мой сын увидел бы, как этот человек, который однажды уже хотел покинуть Париж и сейчас снова рвется убежать отсюда, помог спасти короля, королеву и королевских детей.

Бийо удивленно смотрел на доктора:

— Что вы хотите сказать, господин Жильбер?

— Что я хочу сказать, героический мой невежда? Сейчас объясню: я хочу сказать, что вы проснулись при первых же звуках отдаленной бури, поняли, что буря эта готова обрушиться на Версаль, побежали к Лафайету и разбудили этого господина, спавшего крепким сном.

— Проклятье! Еще бы ему не спать: он двенадцать часов не слезал с коня, он целые сутки не спал.

— Я хочу сказать, что вы привели его во дворец, — продолжал Жильбер, — и толкнули в гущу убийц с криком: «Назад, мерзавцы, пришел мститель!».

— А ведь и правда, — сказал Бийо, — я все это сделал.

— Вот видишь, Бийо, ты сделал очень много, мой друг; ты не мог спасти этого юношу, но зато ты, быть может, не дал убить короля, королеву и двоих детей! Неблагодарный, ты хочешь оставить службу родине как раз тогда, когда родина тебя вознаграждает.

— Но кто будет знать о том, что я сделал, раз даже я сам об этом не подозревал?

— Ты и я, Бийо; разве этого мало?

Бийо секунду подумал; потом протянул свою загрубевшую руку доктору:

— Да, вы правы, господин Жильбер. Но вы же знаете, что человек слабое, себялюбивое, непостоянное создание; один вы, господин Жильбер, сильны, великодушны и постоянны. Что вас таким сделало?

— Несчастье, — ответил Жильбер с улыбкой, в которой было больше горечи, чем в самых горьких слезах.

— Странно, — сказал Бийо, — я думал, несчастье озлобляет людей.

— Только слабых.

— А если несчастье сделает злым меня?

— Быть может, ты станешь несчастным, но ты никогда не станешь злым, Бийо.

— Вы уверены?

— Я ручаюсь за тебя.

— Тогда… — сказал Бийо со вздохом.

— Тогда? — переспросил Жильбер.

— Тогда я остаюсь; но я знаю, что еще не раз испытаю приступ слабости.

— Я всякий раз буду рядом, Бийо, чтобы поддержать тебя.

— Значит, так тому и быть, — вздохнул фермер.

Потом, бросив последний взгляд на тело барона де Шарни, которое слуги укладывали на носилки, он произнес:

— И все же маленький Жорж де Шарни был так хорош, когда скакал на своей серой лошадке, с корзинкой в одной руке и кошельком — в другой!

XXIX ОТЪЕЗД, ПУТЕШЕСТВИЕ И ПРИБЫТИЕ ПИТУ И СЕБАСТЬЕНА ЖИЛЬБЕРА

Мы видели, при каких обстоятельствах задолго до того времени, до которого мы дошли в своем повествовании, Питу и Себастьен Жильбер отправились в деревню.