Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

– Весомо, – согласился батюшка, укладывая под сутану пачку казначейских билетов.

Папаша Исаак (если уважительно, то закен, что значит «мудрый старик») Маркса не читал, не осилил даже первого тома, но чтил эпитет «прибавочная», и потому капитал его прибавлял, как на пивных дрожжах. Слыл в Чернигове культурным. Газету выписывал, в шахматы играл. Таких вокруг было немного: Ужасовичи, Соли, Зелемские да обрусевший Глебов.

Ужасовичи были соседями и самыми близкими друзьями. Их огромный дом смотрелся в окна огромного дома Балабановых, и когда в одном гуляли, в другом задёргивали шторы. Главы семейств, Исаак Балабанов и Шмуль Ужасович, ходили друг к другу без приглашений, женщинам же оставалось хвастаться своими нарядами и интеллектами на Красной площади или в лавках Алексеевского Пассажа (половина его «лабутиков» принадлежала Исааку; Шмуль же владел самым большим в городе питейным заведением, прозванным громадянами «Бар-сучья нора»).

С Солями Балабановы почти не общались. Анжелика училась с их младшей дочерью Бертой. Ходили вместе играть на фортепьянах. Анжелике не нравилась вечно сонная Берта Соль, не любила она и колотить по клавишам, но считалось, что они подруги-расподруги.

Со старшим Зелемским Исаак Балабанов решал какие-то хозяйственные вопросы, заседая в уездном собрании. Дел у депутатов всегда много: улицы мостить камнем, водопровод тянуть, столбы ставить под электричество – не сами, конечно, но руководить тоже ведь не просто, ежели всё честно делать. Зелемского он уважал с трудом, говорил про него кратко:

– Ни стыда, ни совести – ничего лишнего. Мздоимец. И и́мец носит соответствующий – Иона. Знать, родичи надеялись, что сыночек ихний с серебряной ложкой во рту всю жизнь проходит.

На стене в кабинете у Ионы Зелемского висел шутливый плакат для посетителей: «Дай, Джид, на лапу счастья мне!» Балабанов же мзду не брал, считал это недостойным бизнесом, а юдофобию – хуже любой фобии по одной причине. В Чернигове жили в ту пору три равнодольных нации: русские, украинцы и евреи. И никому на улицах не было тесно: где один прошёл, там и два других пролезали, не пинаясь.

Эти семейства были рады видеть друг друга всегда, но не часто. С ними можно было говорить о новых книгах и парижской моде, сыграть в шахматы или в лото. С ними – и ещё с Глебовым, обрусевшим коллежским асессором, человеком представительным и непьющим.

…Анжелика росла по строгому расписанию: иностранные языки, музыка, танцы, вышивание – всё, что потребуется женщине в будущем. Мать называла её Гелечкой, считая, что правильнее было бы дочь назвать Ангелиной. Для отца же она оставалась Желечкой – он старался фрикативно не гэкать, как делали все в Малороссии.

Папахен не пропускал ни одной ярмарки, торговыми днями пропадал в рядах, постоянно закупал всё новое оборудование для своего завода, ездил по ближайшим деревням, высматривал, выспрашивал, выменивал. Обычно возвращался домой затемно. Вот и нынче, снимая сапог с помощью специальной машинки, рассказывал младшенькой дочке:

– Около ворот какой-то нечёсаный малец окликнул меня: «Закен Исаак, отчего б вам не подать бедному еврею, если у того нет нынче средств?» Но, Желечка, этот босоногий мальчик-бродяга напрасно считает себя евреем – бедных евреев не бывает, запомни. И вообще – что это за фиглярство-фамильярство?!

Правый сапог был снят. Довольный папаша продолжил:

– Ведь едва стоит – рыло горит, ухи сивые – это сколько ж надо выпить сивухи да горылки, чтоб так распрекраситься? Хотя… пусть пьёт, каждая чарка копейкой капает нам в мошну. Круговорот спирта с водой в природе. Но только без амикошонства, помилуй Бог!

Альтруистом папаша не был. Может, и был, но не до такой степени, чтоб горылкой забесплатно поить кого ни попадья. Уважаемый всеми соседями человек, неподкупный депутат был. Хотя и местного, уездного мандата. Жалко – умер закен Исаак рано. Желечка долгое время его помнила как большого и честного. Потом на образ отца наложилось лицо матери, и он как-то стал стираться, исчезать под её вечно командный тон и нравоучения.

В семье Балабановых говорили в основном на иностранных языках. Русский язык Анжелике пришлось учить тайком по книгам, спрятанным от матери и гувернанток. Все эти гувернантки были иностранками, ни у одной из них не было ни серьезного образования, ни каких-либо интеллектуальных интересов. Ни одна из них не могла ответить на вопросы, которые начинали крутиться в голове подрастающего чада.

– Гелечка! Битте-дритте ауф дойч-штудиум! – кричала мать из дальней залы. Она видела сквозь стены.

Орднунг – это жизнь по часам с точностью до минуты. Глянув на часы, Брунгильда, позавчера выписанная из Германии, поправила пенсне и тепло поздоровалась первой:

– Гутен таг, фройляйн Ангельслика!

«Ангельс» у неё получилось гнусаво, как «Энгельс». И когда девочка спросила, кто это такой, гувернантка закатила в экстазе глаза и стала что-то быстро-быстро лопотать по-немецки. Анжелика с трудом поняла, что некий Фридрих со своим другом Карлом заложили основы чего-то, и призрак этого чего-то теперь путешествует по всей Европе.