Анжелика. Тулузская свадьба

Она внезапно замолчала и посмотрела прямо перед собой отсутствующим взглядом, напугавшим Жоффрея.

— Анжелика! — воскликнул он.

— Теперь я вспомнила, — сказала она бесцветным голосом. — Жоффрей, я вспомнила… Слугой принца Конде был… Клеман Тоннель.

— Вы сошли с ума, дорогая, — рассмеялся граф. — Этот человек несколько лет служил нам, и вы только сейчас заметили сходство?

— Я видела его мельком, в полутени. Но это побитое оспой лицо, эти вкрадчивые манеры… Нет, Жоффрей, теперь я уверена, это был он. Теперь я понимаю, почему все время, пока он жил в Тулузе, я порой испытывала необъяснимую тревогу. Помните, как вы сами однажды сказали: «Самый опасный шпион тот, которого не подозреваешь»; и вы чувствовали, что в доме есть шпион. Так это был Клеман Тоннель.

— Вы слишком впечатлительны для женщины, которая интересуется науками.

Он погладил ее лоб.

— Нет ли у вас небольшого жара?

Она покачала головой.

— Не смейтесь. Меня мучает мысль, что этот человек следит за мной уже долгие годы. Кому он служит? Принцу Конде? Фуке?

— Вы никому не рассказывали о том происшествии?

— Вам… один раз, и возможно, он нас слышал.

— Все это было так давно. Успокойтесь, мое сокровище, мне кажется, что вы просто придумываете себе причины для тревоги.

Жоффрей еще долго ее успокаивал, и понемногу ее напряжение ослабло под его ласками и нежными словами. Она наконец смогла улыбнуться.

Мелодичный голос убаюкивал ее, окутывая волшебным очарованием.

Он был здесь этим вечером, и теперь все казалось понятным, все внушало доверие, и она была счастлива. Одна только мысль, что он мог приехать лишь завтра, удручала ее, невероятно тяготила. Никогда! Никогда она не сможет жить без него!

Но и Жоффрей чувствовал эту новую потребность быть вместе. Он говорил о том, как сильно ему ее недоставало и что дворец Веселой Науки утратил без Анжелики тот свет, который дарила ее красота, само ее присутствие. Он шутил над нетерпением, мучавшим его вдали от жены, а она читала в его сияющем взгляде ту радость, то удовольствие, которое он испытывал, вернувшись к ней.

Снаружи свирепствовала буря. Яростно свистел ветер, и дождь хлестал в окно.

Но для них, отгороженных от мира этой бушующей стихией, счастье обнимать друг друга и сознавать, что они любят и любимы, становилось еще более чудесным.

Исторические и литературные истоки романа-потока Голон «Анжелика»

История нашего знакомства с романом-потоком[135] Голон, как и с экранизациями отдельных его томов, право же, курьезна. Знакомство это началось с того, что в 1968 году мы увидели на наших экранах «Анжелику и короля». Затем нам показали экранизацию первого тома, а в 1971 году издательство «Прогресс» познакомило нас с ее первоисточником, за которым последовал перевод седьмой книги.

Спустя семнадцать лет после выхода на экраны СССР «Анжелики и короля» — третьего из пяти фильмов, поставленных по роману Голон Бернаром Бордери, кинопрокат предоставил нам возможность посмотреть снятый в 1964 году второй фильм, «Великолепная Анжелика», назвав его «Анжелика в гневе». И наконец, еще через год — четвертый и пятый фильмы, объединив (и соответственно сократив) их под названием «Неукротимая маркиза». Годовалые младенцы за это время успели стать совершеннолетними людьми. Люди среднего возраста — выйти на пенсию… Подробности виденных ранее фильмов были забыты, а если иной раз где и мелькали эти картины, то только порознь и, как правило, в порядке, нарушающем композицию.

То же касается и публикации отдельных томов, выхода которых на русском языке дожидалась читающая публика: переводы были безграмотны до нелепости и безобразны по объему сокращений.

Понятно, что при таких условиях трудно было уловить смысл литературного произведения и его экранизации. Отсюда — пренебрежение многих читателей и зрителей. И это тем более естественно, что отечественная критика приложила немало усилий для создания у нас превратного впечатления как об этих фильмах, так и о книгах.

Правда, автор преди- и послесловия к книгам, вышедшим у нас в семидесятые годы, А. Эпштейн, предпринял попытку серьезного их анализа, которая была тут же высмеяна в прессе: говорить дурно об «Анжелике» стало уже хорошим тоном. Отчаянные усилия автора этих слов остановить оголтелый вой известных критиков были тщетны: редакции слали отписки — от сдержанно-бюрократических до хамовато-фамильярных.

Между тем несостоятельность скоропалительных оценок именитых писак была очевидна.

Как до горечи верно заметил когда-то Ю. Б. Борев, «критики часто рассуждают о произведении без всякого понимания его типа и его особенностей». Между тем, по словам Пьера Декса, автора замечательного исследования жанра романа, — «странная и удивительная вещь то глубокое доверие, которое романист должен питать к тем, кому он адресует свое произведение»[136].

Стараясь оправдать это доверие, мы и подошли к анализу романа Голон. На такое же доверие со стороны читателя мы рассчитываем, излагая свои соображения об этом произведении.