Анжелика в Квебеке

С какой яростью Бардань разделался с ними! С каким исступлением! Ей до сих пор слышалось, как сталь пронзает плоть. Ей казалось, что она присутствовала при наивысшем проявлении правосудия; это было заслуженным наказанием ее врагов, и она присутствовала при этом.

Сраженные! Пронзенные шпагой! Отвратительные! Наконец-то! Хоть раз в жизни… До этого момента любое насилие было для нее мучительным, подобные зрелища угнетали ее, как будто она одна была причиной всего зла.

Но в этот раз все было по-другому. Да и она совершенно другая.

Она прижалась к молодому дворянину.

— Я всегда поклоняюсь Святому Михаилу, — сквозь рыдания произнесла она, — но только теперь я понимаю его. Нельзя все время позволять им… быть сильнее…

Она обвела свои руки вокруг шеи Барданя и спрятала свое лицо, прижав его к мускулистому мужскому телу.

— Я должна была избрать его своим покровителем… Святого Михаила…

Он ничего не понимал из того, что она бормотала по поводу Святого Михаила. Он чувствовал, что она нашла убежище в его объятиях, а когда она подняла к нему свои блестящие от слез радости глаза, он прочитал в них нежность и растерялся совершенно.

— Вам нужно… — сказал он, — вам нужно что-нибудь выпить, чтобы согреться, прийти в себя.

Но она удерживала его, она притягивала его лицо к своему, она искала его губы. Тогда он попытался расстегнуть ей корсаж и обнажить плечи.

Она отступила, чуть ли не оттолкнула его.

— Послушайте меня, Никола…

Он побледнел.

— Нет! Нет! Вы играете моими чувствами… Вы подносите напиток к моим губам, а потом прячете его.

— Я должна вам сказать…

— Нет!.. Я не позволю вам одурачить меня.

— Да послушайте же меня, Никола де Бардань, — крикнула Она, топнув ногой.

— Вы спасли мне жизнь, но неужели вы не видите, что я на пределе? Постарайтесь успокоиться. И выслушайте меня… На моем теле есть клеймо — лилия! Вы слышите меня? Клеймо на теле — лилия!

Он посмотрел на нее как безумный, но никак не мог понять.

— Да, — продолжила она, — мне ее поставили раскаленным железом, как всем убийцам, проституткам и ворам.

— И как мятежникам!

— Да, — в ее голосе послышался вызов.

Она взяла руку Барданя и провела его по своей обнаженной подмышке.

— Здесь! Вы чувствуете?

Кончиком пальцев он нащупал на спине проклятый контур от печати: цветок лилии. От прикосновения его холодной руки она содрогнулась.

— Вы узнаете ее, эту лилию?

Он коротко спросил ее:

— Почему вы рассказали мне именно сейчас?

— Чтобы вы не наткнулись на нее сами…

Он с недоверием смотрел на нее. Ее губы дрожали. Что это, страх перед разоблачением? Или же радость оттого, что она прочла в его взгляде смущение, какое испытала сама?

— Это… Это и было причиной? — прошептал он умирающим голосом. — Когда вы отказали мне в Ла Рошели?

Об этом она не подумала, но тут же поняла, что должна согласиться. Подобное внушение успокоит раны любви, которые она когда-то нанесла ему.

— Да! Что мне оставалось делать? Я была отверженной, а вы, вы были королевским лейтенантом!

— Это ужасно! Вы не должны были! Вы должны были… довериться мне!..

Он прижал ее к своей груди, затем медленно скользнул к ее ногам, на колени.

— Моя прекрасная служанка!

Рыдание сдавило ему горло. Она почувствовала, как его сильные руки стальным кольцом обхватили ее талию. От прикосновения к животу его лба у нее закружилась голова. Ее пальцы вцепились в волосы человека, стоящего перед ней на коленях. Но вместо того, чтобы оттолкнуть его тяжелую голову, она еще сильнее прижала ее к себе.

Его горячие губы вели ее к высшему блаженству. Он помог ей раздеться, его жесты были нежными и благоговейными.

Медленно он подвел ее к кровати, и они легли. Они смотрели друг на друга, ошеломленные совершенной свободой их обнаженных тел, которые могли сплетаться воедино и вновь отдаляться, следуя за приливами желания. Они позволили этому желанию вырваться наружу. Их руки и губы ласкали друг друга. Они растворились в бесконечном поцелуе, его горячее дыхание опалило их и блаженным теплом разлилось по жилам. И это могло теперь длиться вечно, пока хватит ни дыхания и сил.

Порывисто дыша, они предавались ласкам, и тела их, сплетенные воедино, охватило такое упоение, доходившее до страдания и толкавшее их в бездну страсти. Когда возбуждение достигло апогея, они погрузились в блаженство, пьянящее и пронзительное; они не могли себе представить раньше, что сладострастное слияние их тел будет таким всепоглощающим.

— Вы — сама честность! — шептал ей в ночи Никола де Бардань.

Что он хотел этим сказать? Что, перейдя границу, она честно предавалась наслаждению? Почему бы и нет? Ей было хорошо в его объятиях. Оба они были достаточно искушены в любви, поэтому в их первой ночи не было ни колебаний, ни стеснений.