– Аой!

Надоели усталые, хмурые, скорбные лица.
Нет конца завихреньям эпох.
В новых ложах укладываются столицы,
там, где их же отбросы и —
                                         яростный
                                                      чертополох.

Кто кому задолжал, кто кого обошёл?

Кто кому уступил в торопливом
                                                     расхвате?
Что к руке подвернулось, растащено всё.
Мечен пулей намёк на долги
                                           по оплате.

Балагурские шоу в экранах

                                           лихих
утомили как тяжкое долгое горе.
Нет надежд на добро, если разум утих.
Непотребным прикрыты раздоры.

В мягкой ауре кутают сами себя

говорливые стражи всевышних.
Что-то странное слышат они в небесах.
О таком сами боги не слышали.

Не продраться словам от солистов и хора

                                               к рассевшимся
                                                                  в зале:
им преградою – мощные фо́рте
                       не в меру усердливых
                                           аккомпанирующих.
Что ни действо, – вживую,
                            записанное или заснятое, —
по нему уже червем ползёт
                           безалаберный,
                                          тусклый,
                                                дешёвый,
                                 ненужный мотивчик.

Там, где гимны, тоскливо кружась,

                                     натыкаются на
                                   сплошь незанятые
                                                 зрительские
                                                            трибуны,
в непристойных, двусмысленных позах
                                                            лезут
                                           один на другого
                                                       шалеющие
                                          от зачтённых очков,
                                                       неотёсанные
                                                                    атлеты.
На календарь наступив,
             задолго до праздников
                        брызжут салютами
                        пышные корпоративные
                                                              буйства.
Сами же праздники вроде б как больше
                                                   уже никому
                                                         не нужны —
                                           словно обглоданные
                                                                   скелеты.

Оберечь себя каждому вздумалось врозь.

Заперлись за дверьми,
                                за заборами,
                                            в бункерах,
                                                         в сейфиках.
Никому ещё спрятаться не удалось:
рвутся следом оравы наследников.

Надоели восторги над глупым,

                                           корявым,
                                                 холодным
                                                         стишком,
над потерею чьей-то бесценной
                                                   невинности.
С модной вздорною песней из каждого
                                              вытряхивается
                                                                   нутро.
Благонравие смято в угрюмой неистовости.

От сергеев едва ли не сходит с орбиты

                                                       бедняга земля;
с ними страхов как и – с амазонками,
                                                           с гейшами.
Уживаться, бывало, ни с кем не хотелось
                                                     драчливым
                                                             скупым
                                                               королям,
а теперь уж и всем —
                 и постылым мужьям,
                                 и забывшимся
                                                     женщинам.

Тесной жёсткой стеной

                             прохиндеи обсели кругом.
О высоком годами твердят лицедеи,
                                                      скареды,
                                                               обжоры.
В их лукавствах укрыта избыточность
                                   ими сворованного —
                                                                   того,
без чего б захирели офшоры.

Поднавязли в зубах обещанья,

                                               посулы,
                                                         загадки.
Всё изменится,
          коли ничто и никто не лишаются
                                                           времени.
Надоели обмеры бескрайнего
                              и необъятного,
                   скрытого за недоступными
                                                           далями.
Кто б хоть что-то сумел утащить
                                    из туманистой
                                                     бездны
                                                       вселенной?

Зазывают лощины дворцов вековых

прогуляться по ним, но – только
                                                 в бахилах.
Рты разинуты у ротозеев сонливых и злых:
у кого-то бахилы стащили!

Не понять заводил, когда те,

                                 пропылённое
                                             стряхивая
                            перед несмелою публикой,
шумовито бодрятся,
                           выпрашивая аплодисменты.
И неужто не будет уже надоевшему убыли!
Ему будто бы нужно ещё и радоваться
                                                                  и
                                                принимать его —
                                                    как неизбежное
                                                                     вечное.

Надоели властители,

                             сытые,
               понахапавшие сполна,
                            раскоряченные в успехе.
Обыватели – с их оголтелым
                и ясным приятием рабства —
                                      нисколько не лучше!
Стынет мозг от напастей и лжи, от потерь,
                                       до чертей надоевших
                                                          нелепостей!
Надоевшим и затхлым изморена,
                                      кажется, вся
                  странной птицею-тройкой
                                            пронёсшаяся
                                                           мимо
                                                                себя
                                                                     су-
                                                                       ша.

                                                          – Аой!