Апекс

Он качает головой и говорит «нет», ведь я маленькая и худая, а значит полезная. Одна седьмая всей нашей стаи, поэтому он и говорит «нет». Если я останусь здесь совсем одна, черт знает, что я могу откопать, а ему нужно быть там, где большая часть наших, потому что мы и правда, слишком похожи на крыс – в нашем распоряжении огромный торговый центр, но мы не поднимаемся выше подземной парковки. Мы не жмемся плечом к плечу – мы разбредаемся по углам, чтобы не сожрать друг друга. Чтобы не опуститься до каннибализма, ведь все остальное с нами уже случилось – мы больше не хотим есть, спать, пить, принимать наркоту и заниматься сексом. Поэтому Куцый больше всего боится в один «прекрасный день» найти кого-то над раскуроченным телом одного из нас, пожирающего кишки – жадно, с мерзким чавканьем и хлюпаньем, с лицом, вымазанным густым и красным, руками – по локоть в крови и с совершенно безумными глазами на фоне забитой разными консервами, неработающей морозильной камеры. За это-то Медный и получил в тот раз – закрой рот. Есть знания, которыми нельзя делиться, даже если тебе очень хочется, знания, которые нужно держать внутри, чтобы они перегнивали только в тебе одном, а не распространяли заразу на всех остальных. Знаешь – молчи. Потому есть еще те, кто блаженно не знает. Мы похожи на первых колонистов, что затеяли обжить пустующую планету – мы прилетели на огромных, блестящих космических кораблях, пролетев миллиарды световых лет, миновав сотни безжизненных галактик и выбрав одну-единственную, где собрались жить. Мы заново колонизируем Землю. Мы прилетели, полные надежд, тупого энтузиазма и нездорового альтруизма – мы были абсолютно уверены, что делаем великое дело. Да только вот оказалось, что наша новая планета не особо-то рада нам. Да и мы, честно говоря, ждали большего. Неудачное свидание вслепую закончилось полным разочарованием. И мы бы рады стартовать, да и улететь обратно, но топливо в баках – на нуле, последний автобус давно ушел, метро закрыто, а на такси у нас нет денег. Вот и сидим, смакуя неловкую паузу.

– Идем, – говорит Куцый, и его ладонь сжимается, обвивая мои пальцы.

И в этом странном калейдоскопе отчаявшихся лиц, только мое не свело судорогой тоски по прошлому – я единственная, кто не притворяется, а ест, я единственная, кто получает удовольствие от ду́ша, и кто был бы очень даже не прочь заняться сексом. Я единственная, кто хочет жить отдельно и способен спать на самом верхнем, девятом этаже, где огромные окна офисного кабинета открывают передо мной вид на город – на мир, замерший в ожидании: смерти, жизни, перемен. В ожидании, когда серое тусклое небо, наконец, сменится предрассветными сумерками, а затем раскинет бархат ночи над нашими головами. В ожидании восемнадцатого сентября две тысячи сто второго года. Они говорят – мне повезло.

– Послушай, я…

– Вобла, – говорит он мне, и я морщусь. Раньше меня звали Полуторка, но с легкой руки Медного, я обзавелась гораздо более емким, красочным именем, которое прилипло ко мне – не отдерешь. Он это понимает, он это видит и говорит. – Знаешь, если бы никто не слышал, я звал бы тебя Пятница.

– Кто это – Пятница?

Он хмурится и опускает глаза, чтобы, спустя пару ударов сердца поднять голову и честно посмотреть в мое лицо:

– Есть такая книга – «Робинзон Крузо». Очень старая, но мне нравилась. Там про… – тут он запинается, спотыкаясь об отсутствие моего прошлого, и слово становится поперек горла. Как в двух словах передать восторг от прочитанной книги? Замолкает, смотрит на меня, будто я должна его понять без слов, должна увидеть все, что он хочет сказать в мимолетном жесте, во взгляде сквозь полуприкрытые веки, но все, что я чувствую – как сильнее сжимается его рука, как становится горячее кожа. Люди больше не хотят близости – они просто хотят быть в одном помещении. Его зрачки больше не режут – они стали широкими, чтобы не ранить, чтобы медленно скользить по моему лицу легким прикосновением. Люди больше не хотят близости. Его взгляд – тонкое перышко – и он нежно спускается по скуле к основанию челюсти, забираясь во впадину за ухом. Люди больше ничего не хотят. Он разжимает ладонь, выпускает мои пальцы и тянется к вороту моей куртки – молча слушаю, как заходится мое сердце, когда звук расстегивающейся молнии оглушает меня. Провожу языком по сухим губам и смотрю, как напрягаются крылья его носа с каждым новым вдохом. Его пальцы скользят по моей шее. А может, все-таки хотят? Может, есть еще люди, хранящие внутри жизнь? И она тянется к другой жизни. Его пальцы спускаются к ключице и подцепляют провод наушников.

– Что ты слушаешь? – спрашивает он. И, не дожидаясь моего ответа, тянет за них, выуживая тонкий, узкий, невесомый аудиоплеер. Он тянет его, и наушники соскальзывают с моей шеи, оказываясь у него в руках – бусинки моих наушников забираются к нему в уши, и он нажимает «play» – музыка оживает в его голове, а зрачки становятся узкими.

Глава 3