Апекс

Повисла неловкая пауза, в течение которой каждый из нас добавил недостающие элементы к этому нехитрому предложению. Следом за Отморозком и Занудой. Ну же, Тройка, договаривай! Вошь все равно не услышит тебя. Следом за Разбойником, Пышкой и Ведьмой. Следом за Байкером, Рубахой и Пургеном (даже не спрашивайте, друзья мои, даже не спрашивайте). Следом за Десятым, Олениной, Радаром, Свахой, Мокрым, Трясуном, Вилкой, Петровичем (единственным человеком, который помнил и настаивал на своем человеческом имени), тремя братьями Леммингами и Юлой. Сколько же их было? Когда Красные затопили собой весь мир, этот торговый центр дал убежище чуть меньше, чем восьми сотням выжившим. Восемь сотен напуганных, жалких, обреченных. Но мы тогда не знали, что обречены и, вопреки всем самым мрачным вариациям развития сюжета, умирали как раз не в первые дни – первые дни, недели и даже месяцы мы исправно возвращались к началу, осваивая Апекс и «дивный новый мир», в котором мы так уютно устроились. Умирать массово и безудержно люди начали, когда потеряли примерный счет времени – однажды мы просто не смогли понять, сколько же времени прошло с того момента, как все рухнуло. Год? Десять лет? Пара веков? Самым странным было то, что часы исправно шли, показывали время, но люди словно перестали понимать их язык – смотрели на циферблаты и видели там инструкцию к домашним тапкам на древнем иврите. Цифры и стрелки стали совершенно бессмысленными крючками и палочками. Мы словно потеряли ориентир – судно сорвалось с якоря, расхлесталось об айсберг, а уцелевших вынесло в открытое море вместе с останками корабля. Помню, как большинство из тех, кто больше не возвращался, сходили с ума именно на почве потери времени – они говорили, что все это дурной сон, и такого просто не может быть. Люди напрочь теряли ощущение реальности только потому, что не могли сказать, сколько сейчас времени, какое число и какой на дворе год. То есть, мы довольно быстро пришли к выводу, что de jure на дворе бесконечное 17 сентября 2102 года, но de facto? Ход времени ощущался, мы понимали, что время движется… мимо. И это слишком сильно похоже на сон. Они были уверены, что находятся в кошмаре, в бесконечном, непрекращающемся кошмаре, но если проснуться… Потом их уже никто не видел живыми, но иные видели их кишки, разлетающиеся красным фейерверком. И вот как раз на этом фоне связанные руки и ноги выглядят вполне адекватно.

– Как мы её поволочем? Вошь теперь – хренов якорь. Кто её потащит на себе? – спрашивает Медный пустоту.

Следуя за словами Медного, мои глаза поднимаются по рукам женщины. Да уж, связанные руки совсем не лишнее. На спящем лице ярко-красные полосы – они пересекают лоб, нос и щеки вертикальными порезами с рваными краями, спускаются по подбородку, ползут по шее. Борозды глубокие и не очень. Она пыталась выцарапать свои глаза, содрать кожу с черепа, выдрать зубы. Не то чтобы она озвучивала свои желания вслух, но это становилось тем очевиднее, чем глубже врезались её ногти в кожу лица.

– На себе, за собой – мне плевать, как это будет выглядеть. Идти она может. Свяжем и потащим, – хмурится Тройка. Она пытается заразить жаждой жизни всех остальных. Или просто слушать не хочет.

– Она же не баран, – Медный переводит на неё ленивый взгляд и меланхолично чешет бороду. – Что ты будешь делать, когда она вырвется и побежит к ближайшему Красному? Всё бросишь, всех бросишь и побежишь за ней? Подставишь всех нас?

Тройка кусает губы и гладит Вошь по голове.

Я смотрю на них, смотрю, как пальцы нежно вплетаются в волны волос и вспоминаю, как Вошь пыталась выдрать зубы. Как она запихивали пальцы в рот, и сдирала нежную слизистую рта, пока весь рот не заполнился кровью. Боже, как же хочется пить!

– У нас есть вода? – спрашиваю я.

Куцый поднимает на меня глаза, и я тут же жалею о том, что сказала. Наверное, нужно было молча подняться и сходить за бутылкой. Очередной. Я выпила без малого три литра, но все еще хочу пить. Безумно хочу пить.

– Пойду принесу, – говорю я.

По мягкому полу, вдоль стен, драпированных шифоном, шелком и тюлем, прямо к входной двери, ощущая взгляд Куцего на своей спине так же явственно, как если бы он положил мне руку на плечо. Я пересекаю порог, закрываю за собой дверь – тихий выдох, полный облегчения.

Медный поворачивается к Куцему:

– Что скажешь?

Куцый переводит взгляд на рыжего мужика, вдвое старше, втрое больше, и думает, до чего же осточертел ему этот вопрос. Он мотает головой и опускает глаза в пол. Медный с Тройкой обмениваются хмурыми взглядами. Вошь тихонько постанывает во сне.

Глава 6

Я смотрю на неё, и мне нехорошо. В прямом смысле – ладони покрылись холодной испариной, внутренности свело судорогой, я часто и поверхностно дышу, челюсти сжались до боли в деснах, желваки натянулись, мотаю головой из стороны в сторону, но не замечаю, что делаю это.

Она мне нужна.