Апельсин потерянного солнца

Из здания республиканского Комитета государственной безопасности Эрик вышел удручённый и опустошённый, ощущая чужое дыхание на затылке. Сразу несколько мыслей и чувств угнетало его. Тяжелее всего давила обида — ему плюнули в душу: сначала предал близкий человек, после чего некий совершенно чужой ему субъект пытался подкупить его самым унизительным образом, потом, поняв тщетность своих усилий, стал читать, словно ребёнку, грубые нравоучения, а затем и вовсе угрожать…

Юноша углубился в ближайший сквер, подальше от городского шума и суеты, устало, словно старик, опустился на скамейку под большим платаном, с трудом (будто воздух стал липким и вязким) вздохнул и стал прокручивать в своём возбуждённом мозгу ситуацию.

«Что это было? Подлое предательство?.. Но нет, она не способна на такое! Скорее глупость, святая простота. Они обманули её, превратили наивную девчонку в инструмент для достижения своих целей…»

Пообещав себе объясниться с Нвард спокойно и без гнева, Эрик стал разбирать идеологическую беседу с офицером КГБ. Он, конечно, прекрасно понимал, что «профилактическая» работа является частью процесса массового идеологического воздействия, своеобразного группового гипноза, конечная цель которого заключается в создании армии не просто законопослушных граждан, а общности разноплеменных людей, оторванных от своей исторической памяти и фанатично преданных догматам социалистической идеологии. Иными словами, делалось всё, чтобы принести личность в жертву государству и растворить индивид в большом коллективе.

Казалось бы, канули в лету сталинские палачи и гулаговские[45] каратели, бесчеловечные репрессии против инакомыслящих. Однако, выходит, изменились только методы работы государственной машины: сейчас не сажали и не расстреливали диссидентов, а прибегали к «мягкой силе» для подавления индивидуальности человека, лишения гражданина свободы выбора и его превращения в некого энергоинформационного робота. Для этого необходимо было сформировать соответствующим образом мировоззрение людей и, в первую очередь, лишить их представления о своей свободе, убить веру в её возможность, направив всю энергию человека на следование разным общественным правилам, механическое выполнение различных установок.

«Но возможно ли, отняв свободу у человека, построить для него коммунистический рай, где все будут равны, да ещё и счастливы? Конечно, такого не может быть: без свободной воли человек — не человек. Кому нужны блаженные роботы?..»

Неожиданно в памяти Эрика всплыл эпизод из детства, выведя его из трудных размышлений. Он увидел себя как наяву: маленький, с большой светлой кудлатой головой, сидящий на корточках на берегу ручья и пытающийся поймать убегающую волну. Но всё тщетно — вода утекает сквозь пальцы…

«Вот и эти взрослые люди, подобно наивному мальчику, пытаются поймать и подчинить себе время, изменить его течение, дать ему своё направление и даже покрасить его в свой красный цвет, лишив окружающий мир многоцветья», — молодой поэт горько улыбнулся, но в следующий миг настроение у него резко переменилось.

Его наполняло знакомое волнительное чувство — восторженное ожидание рождения нового произведения…

Глава 20

Светлая лакированная мебель, оттоманки, портьеры на окнах, живописные картины на стенах, забитые книгами полки, фарфоровые статуэтки на этажерках, скатерти с бахромой и, наконец, настоящая роскошь — собственный телефон в квартире… Кнар словно попала в другой, неведомый ей мир. От непривычности обстановки у неё закружилась голова, и она механически присела на краешек ближайшего стула, спрятав свои натруженные руки в складки платья. Эвелина предложила будущей сватье пересесть на мягкий диван, но Кнар отказалась, сказав, что ей так удобнее. Окинув удивлённым взглядом гостиную, она не удержалась от вопроса:

— Зачем вам столько всего?

Простодушная прямота Кнар умилила Эвелину.

— А это всё Боря, — с неподдельной улыбкой ответила она, — своими руками. Говорит, что в наше время сапожник не должен быть без сапог…

Посмотрев на напольные маятниковые часы в полированном деревянном корпусе, Эвелина добавила:

— Боря скоро придёт. Он позвонил и сказал, что принимает важный заказ. Попросил прощения…

В доме у родителей Элеоноры Кнар впервые увидела телевизор. Пока он был бережно накрыт ажурной салфеткой, уголком по центру экрана, Кнар не замечала его. Но когда Эвелина нажала на кнопку и ящик заговорил человеческим голосом, а спустя пару мгновений на прояснившемся экране появилась дикторша с «последними новостями», Кнар, не отрывая от неё округлившихся глаз, осторожно подошла к чудо-технике и, прислушавшись и присмотревшись к нарядно одетой женщине, спросила:

— Она тоже видит нас?

— Нет.

— А что же не доделали-то? — разочарованно произнесла Кнар. — Я уже собиралась ей ручкой помахать.

Эвелина и Элеонора дружно рассмеялись, впрочем, так и не поняв, была ли это шутка или всерьёз. Алек же натянуто улыбнулся, явно чувствуя неловкость за маму. Однако атмосфера в доме была настолько непринуждённой, что у Алека в ответ тоже вылетела «серьёзная» шутка: