Апельсин потерянного солнца

Семья была счастлива — к сынишке, который уже делал первые самостоятельные шаги, прибавилась дочка. Глядя в её блестящие каштановые глаза, на умильный носик и нежный подбородок, домочадцы таяли. Крохотная, субтильная Ануш обладала удивительным магнетизмом. Теперь всё вращалось вокруг очаровательной малышки, её не спускали с рук, нянчили по очереди — мама, тёти, бабушка. Даже вечно занятый и деловой дедушка, не решаясь касаться малютки, с удовольствием наблюдал за суетой вокруг неё.

Алеку достаточно было поиграть с дочуркой несколько минут, чтобы снять с себя усталость рабочего дня и зарядиться новой энергией. И лишь маленький Боря ревновал к сестрёнке. Нет, конечно, он тоже любил её, но ещё больше, как всякий ребёнок, любил себя и никак не хотел мириться с тем, что малышка отняла у него пальму первенства во внимании к себе со стороны взрослых. Поэтому он мог вдруг взять и разбить о пол игрушку-погремушку сестрички или же царапнуть её по щёчке.

Алеку и Элеоноре пришлось учиться «правильно» распределять на двоих свою безграничную родительскую любовь.

Глава 31

В канун празднования Первомая Алека пригласили в министерство строительства. Невысокий мужчина средних лет с тонкими усами на рябоватом смуглом лице энергично поднялся с кресла и шагнул навстречу Алеку с протянутой рукой и широкой улыбкой:

— Мы наслышаны о ваших трудовых подвигах, товарищ Багумян, — замминистра дружески взял Алека за предплечье и повёл к приставке массивного рабочего стола.

Он сел не в своё должностное кресло, над которым висел на стене большой живописный портрет Ленина, а опустился на стул напротив Алека и тут же предложил чаю. Алек вежливо отказался.

Ослабив узел широкого багрового галстука, чиновник поинтересовался почти по-родственному:

— Как семья, дети?

Алек ответил, что всё хорошо, поблагодарив чиновника за участливость, однако инстинктивно почувствовал в столь приязненном обращении высокого начальника нечто сродни опасности и подвоху. Между тем визави, искоса взглянув на портрет вождя мировой революции, перешёл на книжный, несколько патетический тон:

— Самоотверженный труд во благо родины всегда получает достойную оценку Коммунистической партии и Советского государства. Социалистическое государство поощряет новаторство и творческое отношение к работе. Вот и сейчас, в честь великого праздника трудящихся мира, Москва требует представить наших самых достойных передовиков социалистического труда к ордену Трудового Красного Знамени…

Замминистра коротко кашлянул в кулак, перевёл дыхание, после чего торжественно произнёс:

— Вы, товарищ Багумян, подходите больше всех!

Чиновник посмотрел на Алека взглядом учителя, гордого успехами своего ученика, и добавил:

— Мы хотим представить к высокой награде именно вас.

Алек не вздрогнул и не поёрзал от радости на стуле — он заранее внутренне готовил себя к любым сюрпризам, как хорошим, так и плохим. Совладав с лицом, он произнёс как можно хладнокровнее:

— Спасибо, товарищ Велиев… Для меня это неожиданно…

— Вы вполне заслужили, — поспешил перебить его высокопоставленный собеседник и, вновь, теперь уже несколько натужно, кашлянув в кулак, сказал: — Но…

Огонёк в глазах у чиновника вдруг потух, упитанное лицо посерело и обмякло. Он ещё больше расслабил узел галстука, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, отдышался и проговорил совсем другим, немного вороватым тоном:

— Есть одно «но»… Ваша фамилия нас смущает.

— Простите, не понял, — лицо Алека выразило неподдельное удивление.

— Нет, нет, у вас красивая фамилия. Но… нужен представитель коренной национальности… Чисто формально…

Пока Алек осмысливал услышанное, чиновник, не глядя ему в глаза, выпалил:

— Мы предлагаем вам поменять окончание в фамилии на «-ов».

Алек дёрнулся, словно от удара током, решительно поднялся с места и зло произнёс:

— Ни в коем случае!

И тут же, указав на портрет над чиновничьим креслом, добавил:

— А я всё думаю, почему товарищ Ленин у вас в кабинете на азербайджанца похож…

Будто ужаленный осой, Велиев резко оторвал свой увесистый зад от стула. Лицо чиновника побагровело, слившись с галстуком, и приняло начальственное выражение.

— Что вы себе позволяете?! — выкрикнул он, косясь выпученным от неподдельного ужаса глазом на живописного вождя мировой революции.

— А кто вам позволил оскорблять меня? Ради какого-то ордена я должен предать фамилию своего погибшего на фронте отца?!

Тяжело вздохнув, начальник достал платок и вытер мелкие капли пота, обильно выступившие на его невысоком, исказившемся в нервных морщинах лбу. Успокоившись, он произнёс примирительным тоном:

— Не преувеличивайте, вы не так меня поняли… Если вы примете наше предложение, то там и до Героя Социалистического Труда недалеко…

— Мне не о чём больше с вами разговаривать, — на скулах Алека выступили каменные желваки, глаза сверкнули медным блеском.

— Я бы на вашем месте не торопился. Пожалеете потом… — неуверенно произнёс немного струсивший чиновник.

Не слушая его, Алек махнул рукой, словно отгоняя настырную муху, и направился к двери.