Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста

Родные могилки, милые покойники – это все так по-семейному, по-народному, по-свойски. Есть ли здесь место Христу и Церкви? Не предаем ли мы Евангелие, не погружаемся ли в стихию язычества со всем этим гробопоклонством? Нельзя так упрощать. Во Христе мы все – родненькие, все – родственники и родичи, свои. Христос – русский! Он часть нашей семьи, нашего народа, не метафорически, не как идея, а вполне реально. Он всю нашу землю «исходил, благословляя». Так же как Он свой в Японии, Франции, Аргентине, так же как Он самый настоящий китаец и самый чистокровный египтянин, и каждую страну Он любит больше всех других, и к каждому народу, каждой стране причастен сильнее и крепче других, и каждая страна – Его настоящая Родина, и каждая могилка на земле – могилка Его родственника, близкого и любимого, политая Его слезами, Его памятью, но и освященная Его Воскресением. А потому в каждом погребении – отзвук Пасхи. Мы просто разучились это замечать. Цвет погребального облачения у нас – белый, как на пасхальной заутрене, а последний возглас отпевания, возглас, который обычно забывают произнести, – «Слава Богу сице устроившему». Звучит по-евангельски вызывающе. Для нас, христиан, разучившихся доверять Богу своих близких и себя самих, это почти кощунство и оскорбление. Нам кажется, что Пасха – только для живых. Так оно и есть, потому что у Бога все живы, и православной церкви неизвестен черный цвет – ни на иконах, ни в облачении. А как же цвет траура, краска скорби? Чужое это все, не наше. Только в начале XIX века в русской церкви появились чуждые и странные черные ризы. Черный цвет неуместен в церкви. Смерть уже побеждена. Малыш из Вифлеема камнем пробил сквозную брешь в грозном и всеядном Голиафе. Он теперь не в состоянии кого-то удержать, и сам едва держится на ногах. Ему осталось только умереть и навсегда исчезнуть, и он умрет смертью последнего человека. И уж если вы приветствуете своих усопших пасхальным «Христос воскресе», будьте готовы услышать ответ.

Кладбище зимой. 1898. Худ. Мария Якунчикова-Вебер

Радость и грусть Нового года

Новый год для человека, с детства привыкшего размышлять, – праздник и радости, и грусти. Те из нас, кто чуток к искусству, согласятся, что трогает в настоящем произведении искусства именно это – какая-то неразложимая смесь трагического и комического, смеха и слез. В новогодний праздник мы шумим и радуемся, но в глубине сердца своего мы еще и грустим. Жизнь приносит нам не только приобретения, но и утраты. Время слишком быстро летит, уж очень оно несется неудержимо. Совсем недавно человечество с благодарной торжественностью и восторгом встречало миллениум – двухтысячелетие Рождества Христова, и вот столько лет прошло – стремительно и незаметно, мы и не успели уследить – как все быстро пронеслось, как много хороших и интересных людей, друзей, близких мы потеряли. А сколько появилось новых! Дети, родившиеся в двухтысячном году, уже подростки, определяющие свой путь в жизни. И как грустно нам прощаться с друзьями! И ничего не вернешь назад! Да и надо ли? И вместе с тем Новый год – праздник надежды. Где-то в своей последней глубине мы знаем, чувствуем, верим, что все, в конце концов, будет хорошо. Такая детская надежда сверх всякой надежды. Ведь мы – дети Божии. А потому так неожиданно и обнадеживающе звучат слова Евангелия на новогоднем молебне: «Пустите детей приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Божие». И ведь это о нас с вами. Мы – дети Божии, и что бы с нами ни случилось, Господь не отступит от нас ни на шаг. Он так глубоко и надежно вошел в этот мир в своем Воплощении, весь мир, все биографии и трагедии срослись с Ним! Вся боль мира и вся радость его – это боль и радость Бога.

Русские женщины XVII столетия в церкви. 1899. Худ. Андрей Рябушкин

Подумаем в этот день и помолимся о тех, кому сегодня совсем не весело. Помолимся о бедных, брошенных детях, которых никто не поздравит и не обнимет в этот день, о тех, кто сегодня, как и в другие дни, просто воет от одиночества. Боже! Сколько боли, слез и страдания в этом несчастном мире! И что же нам у Тебя просить, Господи? Ведь Ты и так стоишь рядом со всеми обездоленными, больными и одинокими. Но мы будем просить Тебя размягчить людские сердца, окаменевшие, испуганные, скованные, изъеденные недоверием и подозрительностью. Ведь мы – добрые, на самом деле это правда, это так, мы – добрые и хорошие люди. Мы – добрые, но жизнь, наша сложная жизнь и малодушие сковали наши сердца, и мы не умеем делиться добротой и теплом, мы разучились доверять, мы стесняемся быть нежными и отзывчивыми. Господи, исправь наши сердца!