Апгрейд

– Вас не должно ничего пугать. Ни до и ни после.

– В каком смысле?

– Отсутствие комплекта внутренних органов, полученных при рождении.

– Что-то со мной будет потом не так?

– Всё так, если не будете слишком много думать, что у вас там, внутри. Всё будет так, всё будет как надо для жизни. Бог слишком много дал человеку про запас. В вас ещё много внутренних ресурсов находится.

– Но это же не значит, что надо себя перекраивать.

– Но какие-то моменты уж лучше предупредить.

Он был так убедителен и без пафосно-трагической риторики смог подвести меня к доверительному отношению к себе. Прослушав ещё те немногие, но серьёзные доводы, «резать или бить», я уже доверяла ему «водить». Он был надёжным. И я уже после его ухода почему-то твердила Ахматовское: «И я сказала: „Могу”». Потому что я доверяла. А ведь что такое доверие – это уверенность в поступке другого человека таким образом, что можно добровольно, осознано и без колебаний свое личное благополучие поставить в эту зависимость. Так, казалось, все эти приготовления к серьёзному испытанию в моей жизни длились бесконечно долго. Время стало представляться в виде размягчённых часов с картины Сальвадора Дали «Постоянство памяти». И время на каждых растекающихся часах немного различается. Эти часы соответствовали и на картине Сальвадора Дали, и в моём сознании мгновениям, запёчатлённым в памяти. Наверно, это что-то на уровне первозданного, когда в минуты предстоящей опасности жизнь начинает прокручивать свою плёнку. Так вот, моё внутреннее я пыталось мне что-то рассказать. А я не понимала что. Обрывки каких-то жизненных, можно сказать, доисторических воспоминаний, и не имеющих ничего и близко к моим сегодняшним проблемам. Вспоминались бабуля с дедулей, их дом. Почему именно это сейчас? Наверно, там была моя малая родина. Истоки, так сказать, мои. Сейчас-то это к чему? Надо же ведь настроиться и расслабиться. Но, наверно, это и было расслабление, когда ощущаешь себя защищенной в окружении тёплых рук, добрых глаз. И в этой вселенской любви растворяешься, потому что никому не надо доказывать свою исключительность, – тебя любят просто за то, что ты есть на белом свете. И это самая большая любовь в жизни, потому что она безгранична. Где начинается тепло и где заканчивается? Это настолько естественно, потому что только в этой любви весь мир и ты – одно целое.

Глава 6

Через два дня наступило время «Ч». А накануне событие, которое уже никак не могло пронять меня, так как я уже отдала себя во власть судьбы. Фатум как высшая сила притупил моё осознанное восприятие мира. И поэтому, когда вечером ко мне в палату зашёл мой «надёжный и цветущий» доктор и сообщил, что они там посовещались и пришли к выводу, что ещё надо кое-то подправить во мне, то есть убрать. На что я, безнадёжно вздохнув, дала согласие. К моей безучастности доктор отнёсся настороженно, поэтому пустился в пространный аргументированный сказ о том, что надо довериться, что всё будет хорошо и в момент операции, и потом. На меня, конечно, наркотически действовала накопившаяся эмоциональная усталость предыдущих дней, да ещё и успокоительные препараты, которые мне уже начали давать. В таком сомнамбулическом состоянии мне уже было всё равно. Когда мой «надёжный и цветущий» сказал мне, оперировать меня будет не он, я никак не отреагировала. В этот момент в палату бесшумно вошёл какой-то мужчина в белом халате. Поздоровавшись, он представился, но я не очень разобрала его имя отчество и звание, почему-то взял мою руку, чтобы прослушать пульс. Пульс был, к моему удивлению, так как я в своей заторможенности уже и сердца не слышала. Новоявленный эскулап остался доволен своим исследованием и, посмотрев мне в глаза, сказал, что оперировать будет он. И, больше ничего не сказав, молча вышел, прихватив с собой «надёжного и красивого». Он ушёл. Я сидела в растерянности, даже лицо не разглядела моего хирурга. Лицо не разглядела. Потом ещё заглянул ко мне кто-то в белом халате. Я подумала, что вернулся тот, кто будет меня оперировать. Но тот, кто заглянул, лишь бросил на меня взгляд и закрыл дверь. А взгляд его остался в этой белой комнате. И где-то я с этим взглядом встречалась. Но думать или что-то вспоминать было всё тяжелее и тяжелее. Глаза слипались, и последнее перед окончательным властным овладением мной сна я услышала слова медсестры: «Как же вам повезло». Это что же, каждый бы захотел оказаться на моём месте?