Аплодисменты

Вечером у меня музыка. Музыки у меня много. Музыка разная. Сейчас у меня долгое и счастливое увлечение джазовыми пианистами. С изумлением слушаю Билла Эванса. Он мне наиболее близок. Ах, как жадно слушала я музыку Цфасмана и оркестр Варламова на пластинках сразу после войны. Но откуда у меня, русского человека, выросшего рядом с папой-баянистом, частушками, маршами и русскими народными песнями, такая любовь к джазу? Почему я так замирала в музыкальной школе, когда слушала Рахманинова и Мусоргского? Я сходила с ума от арии — «Как во городе было во Казани». Какая интонация, вроде традиционно русская — и нет, не традиционная. Где появляются в мире новые течения, новые гармонии и ритмы? Почему я так тянусь к ним? Теперь я думаю, что это Время. Оно заставляло прислушаться к новому. И если у тебя душа начинает вибрировать от счастья, ты не сможешь не открыться этому новому. И не важно, в какой стране живет талант. Он несет радость людям за тридевять земель. Джазовых пианистов Билла Эванса и Эррола Гарнера уже нет в живых. А их музыка звучит и радует. Вот Билл Эванс играет импровизацию на тему Джорджа Гершвина «Порги и Бесс». Когда я еще училась в институте, в Москве были гастроли театра из Америки. И я слушала эту оперу. А на занятиях по зарубежному кино мы смотрели музыкальный фильм «Голубая рапсодия в стиле блюз» с музыкой Гершвина. А потом, в Сочи, я бежала на концерт пианиста и композитора Александра Цфасмана, где он играл ту же «Голубую рапсодию» в переполненном летнем сочинском зале. Значит, не я одна — вон сколько восторженных лиц. Как все переплелось: Гершвин, Цфасман, Америка, Россия и музыка, музыка, музыка. Как необыкновенно выходит Эванс из основной темы в импровизацию. Интересно следить за его длинной музыкальной фразой, которую я чувствую и понимаю без перевода. Эти джазовые импровизации учили меня смелости, учили не бояться, пробовать, рисковать, уходить от буквального, расширять диапазон роли, из ролишки строить роль, из материальчика выстраивать материал.

Уже восемь часов. Прожить еще четыре часа, а там «утро вечера мудренее». Музыка кончилась. Перебрала свои забавные наряды, а в голове зрел очередной наряд к Новому году. Но поскольку до последней минуты не знаешь, где ты его будешь встречать (а вдруг туалет там будет некстати), фантазия затихает. Я смотрю в зеркало: да нет, еще терпимо. Не «Карнавальная ночь», конечно, но ее и не надо. Сейчас я даже получше. Вот так бы продержаться еще лет, лет… Ну ведь буду же я когда-нибудь, ну… через несколько лет сниматься, в конце концов?! «Ведь другие снимаются, а ты что, хуже всех?» Где я слышала эти слова? Кто мне задавал этот вопрос? Ну как же, это было летом. Это было летом 1968 года. Я шла по аллее сочинского парка. Внизу бушевало море. Бушевали страсти, знакомства, влюбленности. Знойный юг был в знойном разгаре. Быть на людях, когда на душе мрак, тяжело. Я так устала прикидываться, наигрывать… Жизнь все никак не выбрасывала меня на поверхность из мнимого убежища. Я в ту пору еще крутилась по «замкнутому кругу». «Объект» в веселой компании на пляже играл в карты — в ажиотаже успеха задал мне именно тот вопрос. И я даже подыграла и развлекала еще раз компанию. А потом незаметно исчезла.

— Да, никак, ты…

Я не успела перестроить выражение лица. Оно так и осталось растерянным.

— А я тебя узнала. Смотрю, идет красивая баба, вся в белом, в моднющих брюках. И вдруг ты! А что с тобой?

Я совершенно не знаю этой женщины. Возможно, где-то видела ее, возможно, мы и общались, но не так тесно, чтобы позволить застать себя вот так врасплох.

— Да ты, никак, не узнаешь меня? — Говор вроде не харьковский.

— Ну, а как Маша? Ей уже должно быть лет восимь-девить? Или десить? Смотри, а талия все та же, — и сразу вспыхнуло…

Мы с ней когда-то снимали в одной квартире по комнате. Моя была смежной с кухней. И она на кухню попадала «через меня». Это же она меня и пугала, что талия после рождения ребенка пропадет. И она заговорила очень быстро, отрывисто, очень громко, очень взволнованно и очень-очень темпераментно:

— Ты что, ты что такая? Я тебя не п'нимаю. Ты крысивая, мылыдая, пыпулярная, модная, да мне бы такое, я бы весь свет перевернула. А она? Нет, я тебя не п'нимаю. Нет, ты посмотри, море — прилисть, солнце — прилисть, люди — прилисть. Сочи — прилисть, а ты знаэшь, ты знаэшь, ты знаэшь, када мне плохо, знаэшь, что я делыю? Я… Я оденусь, накрашусь, п'смотрюсь в зеркало… Умоюсь и, и… и… ложусь спать! П'няла?

Может, так и сделать? А может, позвонить ей и узнать еще какой-нибудь рецепт для «успокоения»?

Ни одного звонка. Ну отзовитесь же кто-нибудь! Ну вспомните про меня! Мне еще до конца дня несколько часов! Ну позвоните, ну постучите, ну не забывайте, ну пожалуйста!

«„Что бы вы хотели себе пожелать?“ Он улыбнулся: „Чтобы звонить по телефону не переставали. Хуже нет, когда ты никому не нужен“. Ну что ж, есть все основания надеяться, что такого с популярным актером не случится» — из интервью с актером театра имени Моссовета.

Я люблю тебя, жизнь