APOCALYPSE RETURN или о пробуждении национального самосознания (СИ)

— Мир-чо, Мир-чо! — скандировали они. Вверх взлетали лохматые шапки, кто-то дудел в деревянную трубу. Пустая фляга из-под вина, брошенная с верхнего яруса, с треском разбилась о парапет, осыпав служителей арены дождем черепков.

Спартак Джованьоли, фаворит Медиоланской школы, ловко увернулся от огромного меча гиганта-румына и отскочил к парапету. Мирчо тяжело шлепнулся на колени, поднялся, скрипя зубами от боли в раненой ноге, и, ковыляя, двинулся вперед. Джованьоли нагло рассмеялся и отбросил клинок. Мирчо радостно заворчал и, перехватив меч обеими руками, ускорил шаги. Спартак, зловеще улыбаясь, вытащил из-за поножа «беретту» и щелкнул предохранителем. Мирчо похолодел. По его расчетам, пуля, пробившая его бедро, была последней — а вот, поди ж ты… «Блефует или нет?» — подумал он. Джованьоли целился румыну в живот.

— Кидай железку, culo rotto![14] Руки за голову, лицом к стене!

«Блефует или нет?» — снова подумал Мирчо. На трибуне дакийцев закричали:

— Не бойся, Мирчо! Бей макаронника!

Мирчо нерешительно шагнул к Спартаку. Хлопнул выстрел, и пуля пробила второе бедро румына. Он охнул и упал на песок. Джованьоли подошел к нему, по-прежнему целясь из пистолета. «Эконом, фути капу![15]» — злобно подумал Мирчо.

На западной трибуне уже визжали от восторга. Кто-то едва не вывалился с верхнего яруса, его схватили за ноги, втащили обратно. Ветераны махали обтрепанными сигнумами, горланили «Орла шестого легиона». Золотая молодежь устроила на галерке «волну» и скандировала:

— В Риме нет еще пока
Парня круче Спартака!

Комментатор истошно вопил в мегафон, но за ревом трибун его не было слышно. Судья подошел к поверженному Мирчо, задрав голову, посмотрел на северную трибуну и поднял руку с опущенным большим пальцем. Западная трибуна взвыла:

— Добей, добей, добей!!!

Восточная глухо зарычала:

— Обман!

— Судью на мыло!

— У него обойма больше!

— Жулики!

— Бей латинцев!!!

Густая волна черных, бурых, пегих овчинных шапок хлынула через парапет. Служители арены брызнули в разные стороны. Судья, визжа, отмахивался от озверевших румын резиновой дубинкой, его рвали на клочки. С западной трибуны плотной стеной шли тиффози-ветераны. Золотая молодежь, радостно улюлюкая, выхватывала из-под туник самодельные гранаты и швыряла их с галерки в толпу дакийцев. Северная трибуна, отведенная для почетных гостей и имперских чиновников, быстро пустела.

Из служебных ворот выкатился полицейский броневик с пожарным насосом на прицепе. Над броневиком колыхался беззвучный белый султан пара — рев гудка тонул в гаме побоища. Двое рабов, путаясь в цепях, бешено качали помпу. Карабинер в золоченой каске декуриона ворочал ствол водомета, разбрасывая тугой водяной струей толпу дерущихся…

…Спартак, оттащив помятого Мирчо в нишу, вытянул из-за второго поножа бутылку спирта и сунул горлышко в зубы румыну:

— Пей, товарищ!.. Так-то вот… И поганая же у нас, все-таки, работенка!..

ГЛАВА IV

…Страна эта велика, в ней много лесов с хорошей древесиной. Через всю страну протекает река Итиль и другая река, называемая Кара-Итиль, которая впадает в Итиль возле города Болгар. Теперь эта страна принадлежит племенам Вису, бледным и беловолосым, как Иблис, их прародитель. Однако, в окрестностях города Казан, что в переводе значит «котел», и другого города, называемого Челны, что в переводе значит «лодки», еще живет много правоверных. Они прячутся в лесах и сражаются с неверными, где только могут, и убивают их. Когда же они не могут справиться с неверными, они быстро скрываются в лесах…

Абу-ль-Хамид ал Гарнати ал Джадид,[16] «Книга путей и царств»

По пыльному асфальту КамАЗовской трассы брела вереница людей в длинных белых рубахах, расшитых по подолу красными узорами. Вдруг в чахлой лесополосе взревели моторы, и на шоссе выкатилось с десяток мотоциклистов на красно-зеленых «Восходах». Передний, забренчав шашкой, соскочил с мотоцикла, поправил на макушке каляпуш[17] и, сбивая пыль с чапана[18] рукоятью нагайки, засеменил на кривоватых ногах к сразу остановившимся прохожим.

— Кая барабез?[19] — ласково спросил он.

— Ялабуга марте,[20] — ответил ему первый из вереницы, сжимая до побеления пальцев длинный посох с бело-голубым флажком.

— Кем буласез?[21] — мотоциклист обвел нагайкой остальных прохожих.

— Марий улына…[22] — севшим голосом ответил передний.