Апофеоз

Потом этот кто-то убрал контраст, добавил зерно, включил режим сепии. Расколол картинку реальности на тысячу кусочков, превратив их в низкополигональные файлы JPG.

Глаза словно мылом намазали. В глотку словно кипятка налили. Проще говоря – башню снесло конкретно.

А потом всё прошло. Раз и тишина. Будто и не было ничего.

Я сел в позу лотоса, собрался с мыслями и произнёс вслух – вот и настал конец.

Оставалось выглянуть в окно и оценить масштаб катастрофы. Конец свершился – это факт. Но вот его последствия всё ещё были неизвестны. Я был в блаженном неведении и это меня даже обрадовало. Вдруг ТАМ совсем беда? Вдруг теперь земля – филиал Ада?

Я закрыл глаза и наощупь завесил шторы на окнах. Еда и вода у меня есть, даже книги на полках стояли ровным рядом.

Неделю я точно протяну, наслаждаясь тишиной и своим обществом. Если черти загребут, то так и быть. Если нет, то здесь от них и скроюсь. Решено.

***

Неделю я ни о чём не думал. Ел гречку, ел рис, консервы уплетал за обе щёки. Читал книги, приседал, отжимался. Одним словом – жил. Но наскучило мне это. Вдруг за окном всё самое интересное. А?

Конец уже неделю как произошёл.

Усилием воли я отдёрнул занавеску, потом всмотрелся в окружающий пейзаж. Меня чуть удар не хватил.

ВОТ ЖЕ

В спешке оделся и вышел на улицу, периодически чертыхаясь.

Нет, всё было взаправду. Мать моя женщина…

Конец произошёл и всё осталось на своих местах. Наш мир превратился в фотографию, лишённую будущего.

Так всё и останется: работа, дом, сон. Повторять этот ритуал до посинения.

Конец всего не был концом мира. Он был концом развития. Деградацией, стагнацией, заморозкой.

Мы обречены топтаться на одном месте.

Обречены жить в обществе потребления.

Каждодневно сталкиваясь с капитализмом, нищетой и обманом.

И так будет всегда.

«Хороший человек»

Это случилось у супермаркета. Неприметная серая коробка, притягивающая к себе дворняг и всех любителей сэкономить. В том числе она притягивала и меня. На то были свои причины. Я подошёл к пожелтевшей лавочке, сел на неё и начал ждать. Не так уж долго, может тридцать минут прошло, а может час.

– Внучок, извини бабушку – сгорбленная старушка улыбалась мне морщинистым лицом. – Не поможешь мне донести сумку?

Тут недалеко, вон до того дома – её рука указала в сторону рябящей пятиэтажки. Мне было известно это место: плохое освещение, груды мусора, решётки на окнах первых этажей. – Хм – только и сказал я ей в ответ.

Несколько минут мы шли молча, смотря себе под ноги. Даже в центре города дорога треснула, обнажая зубы постарелой земли. Они были желты и червивы. От ржавого ковша помойки сильно смердило. Тощий пёс тащил чёрный мусорный пакет в зубах, озирался по сторонам и неуклюже рычал. –Грр-

– Пшёл отсюда! – старушка топнула в сторону собаки ногой. Посмотрела на меня, улыбнулась. – Какой ты молодец, внучок – начала она. – Вот бы все так. У меня кости старые, спина горбатая, иду вразвалку еле-еле. Руками она пару раз ударила по своим бокам, затем поправила платок на голове.

– Ох – только и сказал ей я.

Вы знаете, что нет никакого смысла вводить воздух в вену? На словах это может показаться чем-то летальным и экстравагантным, но на деле это пшик. Я как-то ввёл воздух одной лежачей женщине в вену, а потом душил ей подушкой. Первое не сработало, а второе наоборот. Дошло?

Мы огибали пятиэтажку с торца. Кондиционеры осыпали улицы слезами из конденсата, мутные капли разбивались об асфальт. Было видно, как всё вокруг покрывается трещинами. Однажды тут всё рухнет, захоронив под обломками сотни поломанных жизней.

На меня смотрели зелёные глаза рыжего кота. Он пытался что-то прожевать своим слюнявым ртом. Его глаза нагнаивались, от хвоста остался лишь обрубок.

– Рыжик – старушка достала что-то из кармана – лови, сладенький мой. Кот начал жевать останки требухи, перемешанные с гречкой и хлебом. Я видел пупырышки на его языке.

Вы знаете, что нет никакого смысла имитировать повешенье? Специалисты из следственного комитета слишком быстро заметят работу небрежного убийцы. И в конце концов, вся проделанная работа пойдёт насмарку. Даже и не пытайтесь работать в этом направлении. Это лишено всякого смысла. Да и удовольствия в этом не очень-то много.

Мы приближаемся к стоптанным ступеням. Окна первого этажа осклабились решётками. Света нигде не горело, даже в тамбуре. Домофонная дверь уже давно размагничена, её створка придавлена неаккуратным булыжником.

– Хороший ты – снова начинает свою речь старушка. – Мы уже почти пришли. С её сумками я начинаю подъём по неосвещённой лестнице. Глазам приходится напрягаться, на таких лестницах можно заработать самые стойкие гематомы. Старушенция шаркает где-то позади. Я слышу свист, вырывающийся из её лёгких.

Больше всего я люблю наблюдать за тем, как из человека вытекает артериальная кровь. В такие моменты я стараюсь слиться с окружением, силясь представь, как сердце замедляет свой ход, оставляя организм без последних признаков жизни. Иногда я оставляю после себя настоящие полотна экспрессионистов.

«Красный цвет – мой любимый. Мотив боли и страха – самый чарующий».