Апофеоз

Мария бежит мимо испанцев, насилующих ацтекских женщин. Она не знает, что Кортес всё одобряет, он спускает своим людям жесткость с рук. Мария, не слушай Папские дебаты. Папы считают, что аборигены не люди. Но не надо принимать их слова на веру.

Мария бежит и не смотрит на деяния крестоносцев. Мария бежит и не смотрит на то, как человек в рясе растлевает маленьких детей. Мария не видит Лютера, который прибивает на дверь храма тезисы реформации.

Мария уже ничего не видит. Она плачет от боли. Рыдает от страха.

Мария бежит мимо газовых камер, мимо иссушенных висельников. Мария задыхается от запаха горелой плоти. Мария не смотрит на людей, вскидывающих руки к солнцу.

Мария не вспоминает историю рабства. Мария не может помочь женщине, которая горит на костере и кричит – я не ведьма!

Мария никому сейчас не может помочь.

Она бежит мимо разрушенных домов, она бежит, огибая груды тел, она не понимает, что вокруг останки Сталинграда. Мария не знает, что красная армия готовится дать бой.

Мария пытается забыть обо всех преступлениях, что были совершены во имя Бога. Мария пытается не смотреть на лица Гитлера, Сталина, Пол Пота. Мария пытается не думать о разрушенном иерусалимском храме. Ей не хочется думать о судьбе святой земли. Ей вообще больше не хочется думать.

Она наконец просыпается и снова начинает бежать. – Как я могла заснуть? – орёт она страшным голосом. – Боже, как?!

Она бежит на место, которое зовётся «лобным». Она видит, как сгущается тьма на небе. Она чувствует приближение чего-то ужасного.

Бедная Мария! Её лоб покрылся потом, щёки горят, а тело пытается вобрать в лёгкие хоть немного воздуха.

В слезах она подбегает к толпе, расталкивает её, кричит и брыкается. Она падает без сил у креста, целует его основание, молится одними губами.

Мария, прости нас, мы не уберегли твоего сына. Прости, прости и меня, Мария!

Но Мария не слышит нас.

Мария смотрит на распятого, и думает только об одном – ради чего Он умер?

Ради кого?

«Спуск»

–Тук-тук-тук-

Сердце бьётся, задаёт ритм. Создаёт мелодию. Понеслась?

– Чёрт, лифт уехал! – я бью кулаком по стенке. – Твою ж! – боль впивается в руку.

Произвожу в голове какие-то расчёты. – Да – наматываю на левый кулак кусок белой тряпки. Она покрыта чёрными точками, где-то видна засохшая слюна. – Спуск – костяшки правого кулака скрываются под оставшимся куском. – Будет жарко – я развожу лопатки в стороны. Спина хрустит. –Хруст-

Да. Спуск. Будет жарко.

Сбрасываю с себя чёрное пальто и направлюсь к лестнице. Всё равно там дырка (в пальто). Да и не одна. – Это девятый – говорю сам себе. – Веселье только начинается.

9 этажей. 32 квартиры. Ступени я не считал. В моей голове всплывают только они – всевозможные способы убийства. Я думаю только об истреблении.

На лестнице я встречаю женщину в белой майке, у неё острые скулы и тёмные волосы. – Стой! – кричит она.

Удар, удары, серия приёмов. Разбиваю лицо, тяну за волосы, бью коленкой по подбородку. – стой стой стой – она всё ещё пытается говорить. Говорить это одно, падать совсем другое.

Я прыгаю на ней, бью её ногами, пытаюсь сделать так, чтоб она замолчала. Моя пятка приземляется на её челюсть. Зубы покидают ротовую полость и прыгают по ступеням. Следую за ними.

Тут везде грязь. – Это этаж восьмой? – мой вопрос разрубает пустоту. Из темноты пролёта выползает какой-то хлыщ. Он худ и бледен, видно, что вся его суть умещается на иголке шприца.

Не думаю. Не собираюсь думать. Бью ребром ладони по его кадыку. Повреждаю глотку торчка, отхожу в сторону. Он держится за горло и сблёвывает кровью на пол. Так просто?

– Спи – говорю я. Забираю с его руки часы (откуда они у него? ). Часы теперь покрывают мои костяшки – импровизированный кастет. – Пойдёт – я ухмыляюсь.

Старик не хочет меня пускать, говорит – стой, падла! Бью его по щеке рукой с часами, они разбиваются, а щека лопается. Кровь орошает механизм часов, жёлтые зубы виднеются сквозь дыру в щеке. Это тело орёт. Орёт и пытается запихнуть свою кровь обратно.

Дед ползает по полу и ищет кусок щеки. В его заднем кармане виднеется отвёртка. – Вот ты хрыч старый – говорю я. Отвёртку беру себе, прикидываю силу замаха и вонзаю её в старческое горло. Тело начинает булькать и кататься по полу. Грязь, кровь, разбитые часы. – Это этаж седьмой? – мне никто не отвечает.

Иду дальше, выходит паренёк лет двадцати, тащит в руках небольшую лопату. – Во даёшь – говорю ему я. Он издаёт боевой клич и бежит на меня (а я что?). Уворот, подножка, удар. – Сука! – ору я. Отвёртка осталась в его спине. Красная ручка от крови стала ещё краснее.

Парень что-то ищет, он танцует на одном месте и пытается понять, где болит. Толкаю его в сторону дверей и подбираю выпавшую лопатку. Он оборачивается в мою сторону и спрашивает – что? Со всего размаха я бью по его лицу. Новая итерация теста Роршаха украшает чью-то стальную дверь. Кровь, мозги, частички волос. – Хм, шестой? – опять нет ответа.

КАКОГО ЧЁРТА