Апофеоз

За окнами успело стемнеть, над крышами заплескались фейерверки, а в светящемся дальнозеркале появился председатель Локателли. Пришло время его ежегодного обращения к мировому волшебному сообществу.

- Это был нелегкий год для нас всех, дорогие мои коллеги, - вещал старец в каменном кресле. – Многое случилось, многое произошло. Многие трагически погибли. Но мы все выдержали, все перенесли. И если снова что-то случится – мы и это выдержим. Потому что мы – Мистерия. Мы – волшебники. Наша профессия – творить чудеса. И если уж с какой-то проблемой не можем справиться мы – кому еще с ней справляться? Кроме нас некому. Вот и мэтр Хаштубал подтвердит.

Стоящий рядом Хаштубал что-то невнятно проворчал. Изображение в дальнозеркале отдалилось, и за плечами Локателли стали видны другие волшебники и волшебницы.

Тридцать ректоров и шесть президентов. Весь ученый совет Мистерии.

- Дорогие мои коллеги, - лучезарно улыбнулся Локателли, поднимая бокал с чем-то искрящимся. – Я предлагаю всем нам сегодня выпить за то, чтобы любые проблемы, какими бы они ни были, мы решали вместе, плечом к плечу! Как вот мы все здесь делаем это уже много лет. Выпьем за Мистерию, выпьем за вечное волшебное единство – и да хранит нас всех Кто-То-Там! С Добрым Днем, дорогие коллеги, с Новым годом!

Ученый совет принялся чокаться бокалами, а изображение в дальнозеркале сменилось красочным многоцветьем. Небо над Валестрой сейчас бушевало огнями – да и по всей Мистерии волшебники запускали фейерверки и иллюзии.

- С Добрым Днем, - вздохнул Меорр, наливая Танзену и Таасдаму вина из старой бутыли.

- С Новым годом, - вздохнул и Таасдам, комкая на груди корониевую шапочку.

Танзен выпил. Вино оказалось фелинское, мятное. Не наколдованное, к счастью. Танзен терпеть не мог материализованный алкоголь – вкусом-то он не отличается, и ужраться с него можно без труда, но маны там нет ни капли.

А какой смысл бухать, если ты при этом не восполняешь ману?

- Больше прошу неприятностей не создавать, - попросил Танзен, покидая дом. – Мне правда не хочется в следующий раз заковывать вас обоих в короний.

Таасдам и Меорр кивнули, провожая его к калитке. Друг на друга соседи не смотрели, но хоть не швырялись больше проклятиями.

Танзен уже собирался принять форму №6 (орел) и полететь домой. До конца Доброго Дня еще несколько часов – он еще успеет проводить старый год. С матерью, Укети и Мипшатой, своим маленьким сыном и големической башней.

Но в последний момент Танзен задержался у птичника мэтра Меорра. Там сидели на насестах полтора десятка кур и расхаживал огромный важный петух... удивительно красивая птица. Белый, как снег, с алой бородкой и гребешком...

- Что-то не так, мэтр? – окликнул его Меорр. – Вы что-то ищете?

- Да, - задумчиво кивнул Танзен. – Форму №102.

Грузэния, монастырь Солнца.

- Восславим Солнце, брат Массено.

- Восславим Солнце, братья.

Массено поднялся с колен, ибо закончил молитву. Терпеливо ждавшие этого старцы чуть заметно ерзали – в их годы уже тяжело сидеть на каменных ступенях.

Почти три луны Массено провел здесь, в монастыре, в уединенной келье. Три луны он исполнял наложенную советом приоров епитимью. Три луны старался смыть с себя страшный грех, что совершил на острове Вечной Ночи.

Он спасал жизнь тому, кто не заслуживал смерти. Не поддайся он ярости, не преврати Солнечное Зрение в убийственный пламень, не сожги того рыцаря антимагии – мэтр Танзен бы погиб. И неизвестно, не оказалось ли бы это песчинкой, что утопила перегруженный корабль.

Но смерть остается смертью, убийство – убийством. Свет Солары запрещено использовать против созданий из обычной плоти, как бы греховны те ни были. Сделав это, Массено первым же делом вернулся в монастырь Солнца, где с тех пор и пребывал.

Он не переставал каяться. Молил Лучезарную простить ему сей грех. Она не лишила его зрения, так что чаша ее гнева не переполнилась – но это не уменьшает вины Массено.

А сегодня, в канун Доброго Дня, он предстал перед советом приоров. Шесть древних, как сама гора монахов сидели полукругом, обратив к Массено слепые лица. Под шестью точками зрения находился он сейчас, и сам смотрел на залу из седьмой.

Над головой светило солнце. Массено не мог его увидеть, но палило так, что он чувствовал лучи кожей. Приоры судили грешника в сакральном месте – высшей точке монастыря.

В час полуденный, в час священный они наконец готовы были вынести вердикт.

- Ты исполнил епитимью, брат Массено, - скрипучим голосом произнес Эвлако, старейший из приоров. – Но твой грех не смыт. Он никогда не будет смыт. Он останется с тобой навечно, и ты всегда должен помнить, что однажды нарушил запрет, пусть и из благих побуждений.

- Я знаю, ваше преподобие, - чуть наклонил голову Массено.

- Это не единственный грех, за который мы тебя осуждаем, - добавила Алия, приоресса лишь чуть младше Эвлако. – Мы слышали, что тебе присуща скверная привычка искать ответы в гадании по Ктаве. Известно ли тебе, что церковь не одобряет сей сущеглупости?

- Известно. Но запрета на это нет, если гадание не принимается всерьез.