Апокалипсис 1920

Он был не в силах даже пошевелиться от страха. С места его сдвинуло только внезапно прозвучавшие из коридора два выстрела. Он в ужасе дёрнулся, а затем хотел было развернуться и бежать, но я быстро выстрелил ему в ногу. От этого он тут же упал на пол, вскрикнув.

Я подбежал к нему. Тут же, возникла и Мария, с ещё дымящимся Волкаником. Мы, не сговариваясь, направили оружие на беглеца, заставив его замереть и безмолвно смотреть на нас двоих.

— Убил эту зажравшуюся скотину? — спросила меня девушка.

— Да. А ты расправилась с его женой?

— Да. Ещё и вскормыша прибила.

— Вскормыша то зачем?

— Мы же вроде как мстим, нет?

— Мы не можем убивать детей. Это против любой морали.

— Этого тоже хочешь оставить?

— Да. Пусть страдает сиротой. Как я страдаю без матери и отца.

— Это конечно менее жестоко… — крыса закатила глаза, и продолжила, — Но тебя не колышет ли тот факт, что он всем про нас расскажет.

— Не расскажет. Мы отрежем ему язык и выбьем все зубы.

— Это, конечно, совсем не жестоко! — Мария покачала головой, возмущенно.

— Просто подержи! — сказал я, протягивая ей ружьё и опускаясь к пасти волчонка.

Отцовский нож приятно лёг в руке.

-

Не все ль равно?! Играя и маня,

Лазурное вскрывалось совершенство,

И он летел три ночи и три дня

И умер, задохнувшись от блаженства.

-

Мы с Марией сидели на крутом берегу сибирской реки. В одной руке моей лежал кровавый нож. В другой язык, что был мне в качестве трофея. Над горизонтом загорался рассвет и солнце медленно поднималась, окрашивая небо в голубой, и заставляя исчезать звёзды.

— И что теперь, ты чувствуешь свободу? — спросила девушка, украдкой смотря на моё потерянное выражение.

— Я всё ещё ощущаю несправедливость. — сказал я.

— И что ты будешь делать?

— Помнишь легенду, которую брат моей мамы нам рассказывал?

— Дядя Бронислав? Да, я помню. Она была про Беловодье.

— Я тут много думал о всяком. О том, что происходит здесь. О том, что богатые, вот так просто, могут оставаться безнаказанными просто потому, что они богатые. О том, что здесь, на этой огромной, безграничной каторге нас губят и над нами возвышаются. Я думал о том, что лучшие люди уходят, пока ублюдки кутаются в шелках. Я думал о том, что бог не может здесь, в этом мире, карать злодеев и защищать праведников. А может лишь мучать их и убивать.

— И ты хочешь уйти к Беловодью? Но ведь это легенда, его на самом деле нет.

— А разве важно, что это просто старообрядческий миф? Я верю, что может быть такая страна. Страна, где нет богатых и жандармов. Страна, где нет господ и королей. Страна, где людям любой веры и народности будут рады. И неважно, есть ли она где-то прямо сейчас, или же нам ещё только предстоит её создать. Я верю, что мы её достигнем и найдём её, однажды. Но без тебя я не справлюсь.

— А я не справлюсь тут, без тебя. И поэтому я за тобой пойду. Пусть даже к фантастическому краю равенства.

— Ты не веришь, что мы его сможем достичь?

— Я верю. Просто… Это будет сложно. Может быть практически невозможно. И ты сам это прекрасно понимаешь. Если уж даже у наших отцов и дедов не получилось достичь их небольшой мечты…

— У нас всё же, получится. Я это просто чувствую. Как чувствую и то, что для этого надо будет пролить много крови. Без всякого сомнения. И я могу тебе это обещать.

— Обещать. Как?

Я встал во весь рост.

— Мы с тобой обвенчаемся. Хочешь, по-старообрядчески, хочешь по-католически, а хочешь и просто так. Этим я дам своё обещание, перед всем несправедливым миром, и даже перед самим несправедливым господом, что мы однажды достигнем этой мечты. Мечты о свободе, равенстве и справедливости.

Я с размаху выкинул язык в тихие воды реки. А затем добавил:

— И даже если нас разлучит жестокая судьба, то знай: мы встретимся у Беловодья.

-

Он умер, да! Но он не мог упасть,

Войдя в круги планетного движенья.

Бездонная внизу зияла пасть,

Но были слабы силы притяженья.

-

В блиндаж зашёл неожиданный посетитель: командир кавалергардов Морозов. Он сел рядом со мной, на соломенную подстилку и сказал, будто бы пытаясь отнестись ко мне по-отечески, хотя был лишь слегка старше меня самого:

— Слушай, Могильщик, ты что-то сам не свой нынче. Что случилось?

— Какое тебе то дело, командир? — сказал я, поднявшись на ноги и нарочно отошедши подальше от своей убогой кровати.

— Самое прямое. Нам с тобой в атаку скоро идти. Прямо на немецкие пушки. Я хочу знать, что с тобой не так, прежде чем доверить тебе свою жизнь!

— Уж за свою то жизнь тебе, конечно, и беспокоиться, офицер! — сказал я, снимая со стены свой винчестер девяносто пятого, в мыслях о том, пристрелить ли мне этого гада прямо сейчас, несмотря на возможные риски для своей шкуры.

— Что это за коммунистический вздор, Йозеф?! Или ты считаешь меня плохим командиром, который не заботится о своих солдатах? В конце концов, я императорский офицер! — он тоже вскочил, с некоторым гневом в голосе, — Я клятву давал беречь бойцов!