Апокалипсис мелкого греха

Дух человеческий по-особому трепещет около мира выше естественного и по-иному страшится мира противоестественного. «Не бойтесь, это Я», – говорит Воскресший Господь Своим близким ученикам, чтоб успокоить их, страшащихся безмерной истины Воскресения.

Приближаясь к последней тайне – страданий и ужасаний Богочеловека, мы должны умолкнуть. Наш ум слишком ничтожен и слишком засорен низшими понятиями, выросшими из неведения, а сердце наше узко любовью. Мы не в силах, даже отвлеченно, коснуться той бездны ужаса, в которую искупительно для мира погрузил Себя, Свои последние часы земной жизни, Господь Иисус Христос. Евангелие говорит, что в Гефсиманском саду Он «тосковал и ужасался»… Его ужас был ужасом нашего отпадения от Небесного Отца и ужасом принятия на Себя нашей оторванности от Отца. Соединенный во всем с волею Отца, Господь пришел принять на Себя и исцелить все человеческие страдания, вышедшие из отпадения человека от Бога. Он взял все страдания человечества прошлых и будущих веков. Вся мука оторванности от Бога – осознанная и неосознанная людьми в мире – вошла в Его безгрешное естество, совершенно во всем соединенное с Отцом, Ужас Гефсиманский и Крестный был не только Его, Иисусовым ужасом, но и ужасом причисленности к ужасу отпадения от Бога и гибели всех людей, народов и веков… Это был ужас подъятия на Себя ужаса мира без Бога, и завершился он в последнем искупительно смертельном миге голгофской разорванности: «Боже мой, Боже мой, векую Мя еси оставил!…» И ныне во Христе принимает всякий человек на себя отблеск этого самого ужасного и самого светлого в истории человечества мига – мучительную боль не своего греха…

Страх есть агония отлучаемой или себя от Бога отлучающей души. Страх есть агония одиночества. И всегда Пребывающему с Отцом надо было пережить непостижимое отлучение от Отца за всех нас, отлучивших себя от Бога – чрез грех. Безгрешный Иисус взял проклятие за грех, тяготевшее на всем человечестве, и уничтожил его, пронеся узкими вратами Своей жизни и смерти. Это проклятие отлученности от Отца, последнее одиночество всего и всех должно было сойти на Единого Безгрешного, вызвав невыразимый ужас Его искупительной муки… Неразделимое, нерассекаемое Богочеловечество нераздираемо раздиралось и нерассекаемо рассекалось в Нем, искупая, восполняя Собою нашу разделенность с Отцом… «Ранами Его мы исцелились» (Ис.).

Оттого всякий страх связан с одиночеством души, с ее сиротливостью, бездомностью и беспомощностью в мире. От оставленности человек страдает больше всего, и ее он мучительнее всего боится. Страх есть отрицательное выражение одиночества и оставленности. Положительное выражение того состояния есть вера в Бога и молитва.

Не верующий в Бога и к Богу не обращающийся не чувствует своей оставленности и не понимает своего ужасного одиночества в мире. Он слишком доверяет реальности всех своих материальных контактов с миром. Ему кажется, что ему «более ничего не нужно»; он доволен всем, а если и недоволен, то мелко, несущественно. Начало веры в Бога есть пробуждение существенного, метафизического недовольства собою, святого недовольства этою жизнью. «Не любите мира, ни того, что в мире» (1 Ин. 11, 15) – это есть отрицательно выраженный завет любить уже в этом мире «Новое небо и новую землю».

Одиночество дано человеку как высшее духовное общение, спасение от животности и стадности. Но одиночество человека должно быть так же спасено и освящено, как общение. Страх Божий – путь спасения и одиночества.

Избавить его «от страха нощнаго» просил на своей молитве бесстрашный победитель Голиафа, и еще более бесстрашный победитель своего греха, Давид; и услышал слова, которые передал всем векам и поколениям людей: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия». Этот «ночной страх» посещает не только спящих младенцев, но и бодрствующих ночью в пустыне подвижников, ничего, кроме неверности Богу, не боящихся.

«Мужайтесь», – ободрял Спаситель учеников Своих. «Мужайтесь, ибо Я победил мир». Мужайтесь, отгоняя свой страх, не пуская его в свое сердце; мужайтесь и в самом страхе своем, возрастая в терпении, неся мужественно страдание своего страха, как метафизического ожога души. Это страдание может быть тоже страданием за Христа.

Страх испытывали и апостолы; они все бежали после предания Господа. «Тогда все ученики, оставивши Его, бежали» (Мф. 28, 56). У треста с Матерью Господа был только Иоанн. Человеческое воображение, управляемое чувствами, опытными лишь в земной реальности, служит часто страху человеческому. Ап. Петр сделал уже несколько шагов по бушующему морю навстречу своему Учителю, но был побежден своим воображением, построенным на ветхом опыте чувств, и стал тонуть; но был восстановлен в опыте чувств новых, сообразных всемогущей силе его Позвавшего.