Апокалипсис откладывается

— Но мёртвым, а не живым! С чего ты взял, что живой сможет пройти тем же путем?

— Испугался рек крови, дурак? Ты видел там «реки крови»?

— Но они же не сочинили всё это?

— Почему бы и нет? Что же им тогда писать в своих летописях? Что видели «небесную канцелярию»? Просто Рами не смог прикинуться идиотом, и Они вычислили его. Возможно, заперли где-то, и ты сможешь его спасти.

— А если меня самого…

— С трусости бы и начинал. Ты, видно, не брат ему!

Слёзы потекли из глаз Рой-Цоха. Молочное родство считалось на Психотарге гораздо более крепким, чем кровное. Кровные братья могли впоследствии стать врагами, молочные — никогда. Молоко во все века обожествлялось на этой скудной на потомство планете. Не каждая женщина Психотарги могла кормить грудью ребёнка. И статуи Мантейи, вскармливающей зарождающийся мир, украшали молельные столики каждого мало-мальски обеспеченного дома. И даже в хижинах покой верующих охранял простенький рисунок кормящей дитя богини.

«Но, если я пойду… О Храмы, я же никогда не видел там живых? Вдруг они иные? Но как же Рами?»

Ещё день и ночь, а потом и ещё один день провел Рой-Цох без сна. Он всё яснее видел своим внутренним взором (по мере затуманивания взора внешнего), что жизнь без брата — пуста и бессмысленна. Рой-Цох был сиротой. Кроме брата и вселюбящей Мантейи, у него не осталось никого.

В тоске и бессмысленности Рой-Цох просуществовал бы, конечно, какое-то время. Он знал, что и это воплощение когда-то закончится. Следует ли вообще отягощать себя друзьями и братьями, которые всё равно уйдут, укрывшись плащами небытия?

На четвёртые сутки бдения, когда в монастыре уже зажигали светильники и плошки с маслом, Рой-Цох явился в келью к Третьему настоятелю.

Это путешествие в мир мёртвых Вениамин запомнил лучше прочих. Конечно, он не увидел ни кровавой реки, ни демонов, стерегущих вход. Он просто впал в беспамятство, влетел в туннель и, как и прежде, был встречен белобородым румяным отроком в рясе.

Сердца у голой души Вениамина не было, но что-то всё-таки сильно стучало у него в висках и несуществующая пелена затуманивала мысленный взор.

«Безвременная кончина от тоски по ушедшим родственникам», — быстренько настрочил тощий сизовощёкий канцелярист, даже не посмотрев в сторону Вениамина. Всё шло, как обычно, и вдруг…

Сам Веник не смог бы, наверное, в тот раз найти Рамата. Слишком он был испуган и растерян. Собственное враньё в квадрате буквально пригвоздило его к полу, лишило соображения и воображения. Но бог или чёрт — случай сжалился-таки над ним.

Дверь отворилась, и в кабинет вошёл некто смуглый, стройный, чернявый, в стильном костюме-тройке и лаковых ботинках. На фоне канцеляриста в белой рясе выглядел он глупо, нелепо и даже фантастически.

Худой в рясе посмотрел на вошедшего с брезгливой неприязнью, но, похоже, совсем не удивился его появлению.

— Я уже был у архангела Гавриила! — сказал вошедший, выдержал паузу и картинно задрал брови так, что они превратились в два изогнутых вопросительных знака.

— А я тут при чём? — без любопытства буркнул канцелярист, его круглые, с красноватыми прожилками глаза были полны показного недоумения.

— Я также был в номере 17-м. И у хранителя Господних ключей… — Вопросительные знаки совершили ещё одно замысловатое движение и замерли под совершенно невозможным углом.

«Какое странное лицо, — подумал Вениамин. — Похоже, что его части могут двигаться куда им вздумается».

Человек в костюме начал демонстрировать игрой бровей раздражение.

— Нам поступил циркуляр от общественного наблюдателя. — Он вынул из кармана развёрнутый лист бумаги формата А4, совершенно неизмятый (!), и начал скользить по нему глазами. — Где? Вот! Что в чистилище просочилась живая душа. И что по соглашению, подписанному между нашими ведомствами, душа эта поступает в ведение нашего департамента. Сиречь — полиции времени. Я иду, как и полагается, в канцелярию, но никакой души там не нахожу. Тогда я иду в кабинет № 17. Потом к самому товарищу Гавриилу… Товарищ Гавриил посылает меня к хранителю ключей от Рая. Но хранитель ключей в отпуске. Я иду к Завхозу…

— Завхоз уехал за канцелярскими принадлежностями, — вставил тощий в рясе.

— Знаю, — оборвал его лаковый. — Я иду к первому заместителю Завхоза…

— Он вчера неважно почувствовал себя…

— Это я тоже уже слышал! Меня это не касается! Я хочу, в конце концов, узнать только одно! Где причитающаяся мне душа?!

И тут в комнате что-то щёлкнуло, и остро запахло серой. Вениамин увидел, как длинный хвост с кисточкой быстро юркнул под фалду пиджака чернявого. Это его раздражённый щелчок испортил в помещении воздух.

Веник остекленел от страха. Если до этого он по доброй воле стоял, словно статуя, то сейчас, похоже, не смог бы сделать и шагу, даже если бы ему пригрозили.

А чёрт, Веник уже совершенно явственно разглядел бугорки рогов в чёрных кудрях лакового гостя, уселся прямо на груду бумаг на столе канцеляриста и интимно приблизился к нему, притянув к себе за слюнявчик.