Апокалипсис: Пролог

– Понятно. Сам барин где?

– Дык… Уехал по делам, как стемнело.

– Куда это?

– Мы люди маленькие, нам не ведомо. Не сказал. Видно, срочное что-то.

Сам Афанасий Матвеевич стоял тут же, в передних рядах, понурив седую голову.

– Это точно все дворовые, Порфирий Фёдорович, – почтительно обратился к вожаку один из деревенских активистов. – Мы их рожи сытые знаем. Энтот только… – Он указал на Афанасия Матвеевича.

– Кто таков?

Афанасий Матвеевич замычал, указывая рукой на подвязанную челюсть.

– Чего мычишь? Говори толком!

– Это со мной! – звонко выкрикнул Илья, чтобы перебить гул возбуждённой толпы.

– Как – с тобой? – пламя факела направилось в лицо парню, обдавая невыносимым жаром.

– Да так. Я проходил через какую-то деревню, он и пристал ко мне. Вдвоём-то сподручнее и не так страшно. А в дороге зуб вот у него заболел. Тут люди добрые на ночлег нас впустили и перевязали.

– А и врёшь ты, монах! – послышался голос из толпы. – Я видел, как ты в дома стучался. Никого с тобой не было.

– А он в другие дома стучался, – нашёлся Илья. – Договорились мы так – кого впустят, тот потом другого кликнет.

– Отвечай! – Порфирий Фёдорович направил факел в лицо помещику. Тот замычал и стал прикрывать лицо рукой.

– Оставьте его! Это человек незнакомый, – послышались голоса. – Не наш он, это точно.

– Товарищи! – возвысил голос вожак, направляя факел в лицо то одному, то другому дворовому, выхватывая из темноты перекошенные от страха лица. – Не бойтесь! Мы вас не тронем. Наоборот! Больше вы не рабы помещика! Вы отныне – свободные люди. Усадьба, это гнездо эксплуатации, сожжена. Не думаю, что ваш барин вернётся. Скорее всего, кто-то предупредил его. Да и некуда ему уже возвращаться. Всё его имущество сгорело. Дома у него нет. Скотина разбежалась.

– Батюшки! – заголосила Агафья. – И куда мне теперь? Я же всю жизнь у барина проработала! Хороший он был хозяин, Афанасий Матвеевич наш, прям отец родной. Что мне теперь делать? Куда податься под старость-то лет? Кому я нужна?

– А нам куда податься? Где нас ждут-то? Да нигде! – послышались голоса дворовых.

А неузнанный барин, услышав, что всё его имущество погибло в огне, тряс головой и – то ли стонал, то ли рыдал.

– Вы эту свою рабскую психологию бросьте! – возвысил голос вожак. – Я вас обрадую: усадьба барская сгорела, а вся его земля – крестьянам достанется!

– А ты кто такой, Порфирий, что имуществом чужим распоряжаешься? – нашёл дерзость спросить молодой мужчина из дворовых.

– Я, Никита, представитель партии эсеров, если ты ещё этого не знаешь. А наша партия – за то, чтобы всю землю у помещиков отобрать – и крестьянам передать. Чтобы, стало быть, по справедливости всё было. Земля – она же божье творение, она же – ничья, как лес, как речка, как лес. Так почему, скажи ты мне, она должна кому-то принадлежать? То есть, если ты обрабатываешь её, матушку, то она твоя, ты плодами своих трудов питаешься, земельку холишь. Ну, а ежели ты её не обрабатываешь, то какое ты на неё право имеешь? Никакого. Она не твоя, она божеская.

– Так ведь испокон веков земля помещикам принадлежала.

– Ничего не испокон. Раньше, когда все дворяне были обязаны служить, всё по справедливости было: дворянин служит, на войну ходит, нас, крестьян, защищает, а крестьяне, стало быть, его землю обрабатывают. Всё по справедливости. А сейчас – не так. Так что мой вам совет: поскольку больше барской усадьбы нету, и землица хозяйская промеж крестьянами поделена будет, идите на все четыре стороны.

– А что это я из родного села уходить должен? – хмуро возразил Никита. – У меня и дом здесь, после смерти родителей остался. Никуда я не пойду!

– Так и оставайся! Мы же – за свободу! Землю мы тебе для прокорма выделим.

– Кто это «мы»?

– Кто-кто… Крестьянский комитет. Он землю делит по справедливости – сколько человек в семье, столько и земли. Стало быть, пока ты один – небольшой надел получишь. А как семьёй обзаведёшься, так и расширишься. Мы за то, чтобы «чёрный передел» регулярно проводить, как это ещё при прадедах наших повелось. Этак по справедливости будет.

– Простите, – вмешался Илья, – время позднее. Я прошагал целый день. Устал. Мы можем лечь отдыхать?

Вожак метнул на послушника недоверчивый взгляд и нехотя произнёс:

– Отдыхайте. Утро вечера мудренее.

Когда толпа освободила помещение, Афанасий Матвеевич бросился к дверям, задвинул засов и, сорвав повязку, опустился на пол и, обхватив руками голову, бессильно и беззвучно зарыдал. Дворовые топтались вокруг него, не зная, как утешить.

– Спасибо вам, родные мои! – с чувством произнёс бывший помещик, когда пришёл в себя. – Не выдали…

– Как можно, Афанасий Матвеевич… Вы всегда к нам добры были…

– Всё по ветру пущено! – с болью произнёс хозяин. – Ничего не осталось… Бездомный я теперь… – он махнул рукой.

– Что делать-то будете? – осторожно спросил один из слуг.

– Не знаю, – искренно ответил бывший помещик, пожимая плечами. Однако вопрос вывел его из горького оцепенения и заставил призадуматься.