Апокалипсис: Пролог

– Можно, конечно! Угощайся! Думаю, ты весь день ничего не ел.

– Да, – кивнул Илья. – Как позавтракал в монастыре, так и не ел. – Благодарствую!

– Улыбка у тебя хорошая, открытая, – задумчиво сказал Афанасий Матвеевич. – Доверчивая… А время сейчас смутное… Не боишься один путешествовать?

– Как же один? – пожал плечами Илья. – Со мной Бог.

– Так-то оно так, – усмехнулся хозяин, – только вот когда бить начнут, Бог-то далеко. Да и кулаков у него нет.

– А как же в Священном Писании сказано, что ни один волос с нашей головы не упадёт без ведома Бога? Поэтому, если что и случится – значит, Господь попустил этому быть. Бог меня руками разбойников бить, стало быть, будет.

– Так-то оно так, а всё-таки поберечься бы не мешало, – внушительно заметил Афанасий Матвеевич, – бережёного Бог бережёт.

– Ну, коли поберечься не мешало бы, – заговорил Илья, внимательно глядя на собеседника, – тогда поберегите вы себя, Афанасий Матвеевич.

– Себя? – у того недоумённо поползли вверх брови. – Я, чай, у себя дома. Под защитой крыши, стен, дверей и замков. Да и люди дворовые меня, надеюсь, защитят, в обиду не дадут за мою хлеб-соль.

– Послушайте меня, – мягко сказал Илья, однако взгляд его стал жёстким, так что хозяин невольно поёжился. – Ложитесь сегодня спать с дворовыми людьми. Где они у вас спят?

– Во флигеле, за сарайками.

– Вот, и вы там же укладывайтесь. И я с вами. Да вот ещё – когда будете ложиться, оденьте халат попроще, а лучше рубаху кого-нибудь из ваших дворовых, да зубы подвяжите, как будто от боли мучаетесь. А когда спрашивать вас будут о чём – мычите и головой мотайте, как будто от боли ничего не соображаете.

– Да ты что такое говоришь, послушник?

– А что говорю – про то знаю. И вы скоро узнаете да спасибо потом скажете.

Афанасий Матвеевич подозрительно покосился на странного гостя, но тот, заметив его взгляд, широко улыбнулся и сказал:

– Нет-нет, не бойтесь, я не сумасшедший. А вот прозорливый в меру, которую Господь определил, это да. Видно, Господь вас уберечь через меня захотел…

– Ишь ты, прозорливый… – хозяин выглядел недоверчивым, – а не молод ты ещё? До прозорливости дорасти надо, святостью жизни. Не так разве?

– Оно, может, и так… Бог знает, – отмахнулся Илья.

– Ты бы рассказал о себе, – осторожно попросил Афанасий Матвеевич. – В монастыре-то давно?

– Сызмальства. Сирота я. Как папаша преставился, так я в монастырь и убёг.

– А отец твой… из крестьян, что ли?

– Священником был. В сельском храме.

– А мать?

– Матушку не помню. Мал был, когда её Бог забрал.

– Вон оно как… Ну, а в монастыре какое послушание нёс?

– Да я как к монастырю прибился, так вскорости в затвор ушёл.

– В затвор? Наказали, что ли?

– Не, сам.

– И… куда? В затвор-то?

– В пещеру. Там келья земляная. Через дыру мне хлеб да воду братия спускали.

– Нну… – недоверчиво протянул хозяин. – А спал-то ты как?

– На земле спал. Мебелей в пещере не имелось.

– А зимой как? Холодно, небось.

– Холод – это что, к холоду привыкаешь… Да и ко всему привыкаешь.

– А… зачем??

Илья задумался.

Дальнейшая беседа вращалась вокруг монастыря. Афанасий Матвеевич расспрашивал Илью о жизни в обители, а сам ненароком пытался навести его на разговор о странном предупреждении, однако Илья отвечал уклончиво.

По мере приближения времени сна разговор становился всё более вялым и, наконец, оба собеседника замолкли. Илья смотрел на Афанасия Матвеевича неподвижным взглядом, в котором застыл немой вопрос – ну, и что медлишь?

– Н-да… – Афанасий Матвеевич решительно поднялся из-за стола. – Ты, верно, с дороги устал, спать хочешь.

– Устал.

– Ну, что, пожалуй, послушаюсь тебя: идём ночевать во флигель?

– Сначала распорядитесь, чтобы ваши люди вынесли во флигель или в другие постройки то, что имеет для вас ценность.

В голосе мягкого послушника появилась властность.

– Тришка! – крикнул хозяин, который, как загипнотизированный, не мог отвести взгляд от этого парня в чёрной поношенной рясе.

На его зов прибежал парень, дожёвывая что-то на ходу.

– Кликни мужиков, надо во флигель кое-что вынести.

– Что именно?

– Сходите с ними, покажите, что выносить, – распорядился Илья.

Афанасий Матвеевич послушно кивнул и вышел. Они словно поменялись ролями: вальяжный, уверенный в себе барин стал выполнять распоряжения бедного странника, ещё недавно смиренно просившего о ночлеге. Илья, сидя за столом, наблюдал, как хозяин нервно отдаёт распоряжения, как дворовые люди задают недоумённые вопросы и, позёвывая, лениво таскают скарб, слушал визжащий стук передвигаемой мебели и женские причитания.

Наконец барин, немного возбуждённый и растрёпанный, вернулся к гостю.

– Что смогли, перетащили. Хотя я по-прежнему не совсем понимаю…

– Сейчас понимать не надо, скоро всё и так станет понятно. Перетаскали, что могли? Хорошо. Теперь – переодеться и зубы…

– Ах, да… Тришка! Притащи сюда свою рубаху да портки. Да тряпку какую-нибудь давай.