Апокалипсис Томаса

За исключением женщины в ночной рубашке, подол которой задрался выше колен, остальным куклам из одежды достались только средства их уничтожения. Некоторых задушили галстуками, и ткань так глубоко впилась в их плоть, словно убийца не просто был в ярости, но в него вселился сам дьявол и не давал остановиться, даже когда жертва давно уже перестала дышать. Кого-то убили двумя или тремя ударами ножа, другим нанесли гораздо больше ударов, но всякий раз нож оставался в последней ране. Между раздвинутыми ногами каждой из тридцати трех обнаженных женщин лежал белый прямоугольник из плотной бумаги — картотечная карточка с надписью от руки, вероятно, для того, чтобы убийце не пришлось напрягать память. Как маленькая девочка дает имена своим куклам, так и каждая жертва этого больного человека получила имя, и я предположил, что именно так их всех звали при жизни.

С неохотой я опустился на колено перед вторым трупом, стараясь не смотреть на женщину, сосредоточиться только на картотечной карточке. Убийца написал «ТЭММИ ВАНАЛЕТТИ» и рядом поставил четыре аккуратных маленьких звездочки, возможно, говорящих о том, как ему понравилось проведенное с ней время.

Мое отвращение не угасало, так же, как печаль, но теперь к ним прибавился темный туман злости, что случалось со мной нечасто, он словно вырвался из глубин сознания и заполнил все мое нутро.

Каждая из этих женщин была чьей-то дочерью, чьей-то сестрой, чьей-то подругой, возможно, даже чьей-то матерью. Они не были игрушками. Содеянное с ними не могло считаться спортивным результатом, ранжируемым некоей системой звездочек. Каждая жизнь дорога сама по себе, и жизни этих женщин были кому-то дороги точно так же, как мне была дорога жизнь Сторми.

Злость — эмоция неистовая, мстительная, опасная как и для того, кто ею руководствуется, так и для того, против кого она направлена. Если злость личная и эгоистичная — обычно так и бывает, — она туманит разум и подвергает риску. Чтобы идти дальше, мне требовалась ясная голова. Я понимал, что впутывать Сторми Ллевеллин в эту историю никак нельзя, зверства, которые я видел перед собой, не следовало принимать так близко к сердцу, от меня требовалось сменить злость на праведное негодование, которое не приемлет злые деяния только потому, что они злые. Злость — красный туман, через который ты видишь мир, а гнев сохраняет ясность видения. Обозленный человек часто стреляет от бедра и промахивается или попадает не в того, тогда как человек в гневе продвигается к цели без злости, но во имя справедливости.

Под именем и фамилией значилась дата. Она не могла быть днем рождения Тэмми Ваналетти, потому что отстояла от этого дня лишь на восемь лет, а выглядела женщина на двадцать с небольшим. Логика подсказывала, что на картотечной карточке указан день убийства.

Тэмми несколько раз ударили ножом. Кровь на ранах выглядела свежей.

Я представить себе не мог, как такое могло быть через восемь лет после ее убийства, но чувствовал, что та часть моего мозга, которая никогда не спала и не отдыхала, вбирает в себя любую информацию, связанную с Роузлендом, чтобы, в конце концов, сложить все в единую картину.

Я переходил от трупа к трупу, читая надписи на карточках, но не прикасаясь к ним. С каждым трупом дата смерти приближалась к сегодняшней. После убийства Джинджер Харкин, последней жертвы, не прошло и месяца.

Все тридцать три даты смерти укладывались в последние восемь лет. Совершались убийства с периодичностью в три месяца или чуть меньше. Четыре жертвы в год, год за годом, иногда пять.

Такие убийства не тянули на импульсивные, не указывали на психическое расстройство. Этот человек делал все планомерно, словно выполнял работу, реализовывал свое призвание.

Вновь повернувшись к безымянному призраку, я спросил:

— Вас убил Ной Волфлоу?

После короткого колебания она кивнула:

«Да».

— Вы были его любовницей?

Опять заминка.

«Да».

Прежде чем я успел задать третий вопрос, она подняла руку, чтобы показать мне обручальное и свадебное кольца, разумеется, не настоящие, а призрачные. Настоящие она носила до смерти.

— Его женой?

«Да».

— Вы хотите, чтобы он понес заслуженное наказание?

Она энергично кивнула и прижала обе руки к сердцу, как бы говоря, что только об этом и мечтает.

— Я посажу его на скамью обвиняемых. Остаток жизни он проведет в тюрьме.

Она покачала головой и провела указательным пальцем по шее. Этот жест всегда и везде трактовался одинаково: «Убей его».

— Скорее всего, мне придется, — ответил я. — Добровольно он не сдастся.

Глава 25

Задержавшиеся в этом мире души не всегда становятся источником важной информации. Даже тем, кто хочет мне помочь, мешает их психология как в смерти, так и в жизни. По причине того, что они потерялись между этим миром и последующим, здравомыслие призраков зачастую страдает из-за страха, замешательства, а возможно, и эмоций, которые я не могу себе даже представить. В результате иной раз они ведут себя иррационально, мешают мне, хотя пытаются помочь, отворачиваются от меня, когда мне особенно нужна их помощь.